© Алексей Брайдербик, 2018
ISBN 978-5-4485-2147-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
***
А рыбы и не думают о нас.
Они всего-то плавниками крошат водные толщи морских глубин.
А рыбам всё равно, кто смотрит на них из других стихий.
Им главное – чтобы вода их окружала.
Природа зашила их уста нитями молчания.
Ни звука, ни слова.
А разве можно что-то возразить на человеческое невежество?
Потребность в уединенности
Постоянная и осознанная потребность в уединенности – это своеобразная форма эгоизма, когда неспособность быть частью большинства побуждает искать спасения в себе и думать, и заботиться только о комфорте и гармонии со своими внутренними чудовищами.
Вот мое откровение: если от чьих-то берегов дует ветер угроз в нашу сторону, мы обязаны восстать огненной стеной. Разумеется, тут никто нас не осудит, а только посочувствуют и чем-нибудь помогут. Но если это наши берега дышат угрозой, то в таком случае я обязан дезертировать – в этом я вижу свой великий долг. Правды в наших действиях нет и быть по определению не может.
А как же осуждение со стороны других? Мне всё равно, я с ними связан так же, как вода с огнем. Я прекрасно проживу с грехом, которого нет, предательством, которого я никогда совершал, и моралью, неизвестной никому, кроме меня.
Схватить мир за горло и сказать ему:
– В моих силах умертвить тебя!
Истиной пробиться сквозь крепостные стены заблуждений. Примерить роли ученика и учителя – вот цель моей жизни. Но обстоятельства набрасывают аркан мне на шею. Уж тяжело сглотнуть, и не сделать вдоха. Моя ноша – груда камней несчастий и проблем. Под ней трещат и ломаются кости мои. Большее внутри большего, и меньшее внутри меньшего. А может, мне всего-то и надо – не дать миру шанса жить.
Патриотизм – это не просто видимость ощущения комфорта от того, что в других краях тебе рада новая обстановка, но счастье от мысли, что возвращение к истокам всегда зависит от того, как скоро тебе надоест себя обманывать.
И вот посетило меня видение, и оно было не из тех лет, которых я не помнил, и не из тех мгновений, которые мне не суждено пережить. Мое видение – взгляд со стороны.
Я превратился в дом, крышей я касался неба, своим фундаментом я зарылся в почву. Окнами я созерцал все стороны света и только вглубь себя я не мог заглянуть. А ведь внутри меня было так много интересного – лестничные пролеты и площадки, квартиры и комнаты. Меня населяли люди, и каждый из них мог бы нашептать много интересных и поучительных историй.
Я не безвольный и молчаливый материал, не сооружение, которое просто стоит на одном месте. Я – обитель для тех, кто любил и страдал, встречался и расставался. Я – цитадель для семей. Но не оберег от краха любви.
Я – дом и способен говорить с жильцами, но кто поймет мой язык, кто ответит на мои вопросы? А ведь все вещи ждут, когда с ними заведут беседу.
Днем по моему чреву струится полутьма, а ночью всё затапливает свет, но как днем, так и ночью лишь тишина не тревожит.
Я не смерть и не жизнь, а только существование.
Факт того, что я – дом.
Я расслабленно вздохнул. По повелению голоса левой рукой я раскрыл свою грудную клетку – правой я поддерживал добытые предметы – легкие не тронул, лишь раздвинул их в стороны, чтобы освободить пространство.
Сейчас, когда я обнажил перед опустелостью помещения свое нутро, я понял, что и меня населяла опустошенность. Она холодна и нема, она отчасти осязаема. Страшно ли это? Я поводил рукой внутри себя… Так необычно и непривычно. Я ведь прежде никогда не пытался познать опустение в себе, я даже не подозревал о размерах этой пустоты, а они немаленькие. Я – человек, мое наполнение – это органы, мышцы и скелет. Но это только будущий прах. Без них я ничто, с ними же я ничто не меньшее.
Я взял, скрипку со смычком и аккуратно поместил вертикально рядом с сердцем. Затем я положил за них холст с кистями и красками. Чернильницу с пером я поставил рядом со скрипкой – места для них вполне хватило. Лист бумаги с чертежом дома я сложил пополам и просунул под чернильницу.
Оставалось позаботиться о яйце. Столь хрупкая вещь требует очень бережного обращения. Всего одно неловкое движение или толчок – и скорлупа треснет. Яйцо я постарался пристроить под самым сердцем.
Я закрыл грудную клетку.
Я – строитель, руки даны мне, чтобы создавать детские площадки. Мои знания и опыт помогают воплотить инженерную мысль для всеобщего блага. Я строитель – художник и мастер своего дела. И, как любой художник, вкладываю в свои произведения душу.
Я бы хотел, чтобы создаваемые мной творения существовали вечно! С каким благоговением я любуюсь совершенством и великолепием результатов работы. Я бы мог им посвятить поэму или песню.
Я работаю в бригаде. Мы не просто люди, связанные общим делом и желанием что-либо построить, – мы братья, семья. Мы стоим горой друг за друга. Мы работаем слаженно, где-то на подсознательном уровне общаясь между собой. Я чувствую их, они чувствуют меня.
Наше виртуозное обращение со строительными материалами подобно искусной игре на музыкальных инструментах. Мы создаем из хаоса порядок – всего несколько вещей.
Мы все строители, только кто-то возводит детские площадки, а кто-то создает собственную реальность. Но как площадки, так и реальность – это лишь часть материала, который использует время, когда вылепливает нашу жизнь.
Нам нужны крематории. Зачем, разве мы не привыкли предавать тела усопших земле? Раньше мы вообще не заботились о том, как именно избавляться от мертвецов, не спрашивали себя: а только ли таким образом надо поступать? Сейчас же всё изменилось – некоторые из нас запятнали себя и свою нацию позором преступления. А ведь преступление – грех, тяжкое зло. Так какое же преступление они совершили? Предательство. И предали они наш дух, национальную честь и народное благочестие. Мы не знаем, как им это простить.
Большинство из нас не хочет хоронить предателей. Нам нужны крематории, чтобы уничтожить тела предателей так, чтобы от них остался лишь пепел. Мы не хотим, чтобы у предателей были могилы с надгробиями, мы не желаем совершать для них какие-либо ритуалы погребения.
Но позвольте, сам факт предательства тех людей разве не будет напоминанием о том, что они когда-то жили? Да и сами крематории разве не превратятся в напоминание о тех, чьи тела в них сжигали?
Конечно, это всё останется. Однако здесь нет проблемы. Со временем мы скажем, что крематории хоть и были построены, но их запускали только однажды – чтобы проверить, исправно ли они работают. С воспоминаниями сложнее. Впрочем, и с ними можно кое-что сделать.
