1.
посвящается Александру Титову, владельцу и главному редактору Санкт-Петербургских журналов «Век искусства» и «Край городов».
M'Hat, M'Coat
Oh, hand me my hat, hand me my coat
I want to put them on and go far away
To where I will be free,
Where I will be loved.
The trouble is, I don't have a hat and I don't have a coat.
Oh, M'Hat, M'Coat
Oh, M'Hat, M'Coat
SLADE
Моя шляпа, мое пальто
О, подайте мне шляпу, подайте пальто
Хочу их одеть и уйти далеко
Туда, где буду свободен,
Где буду я любим.
Беда, у меня нет шляпы и нет пальто.
О, моя шляпа, мое пальто
О, моя шляпа, мое пальто
Слейд – английская рок группа
Поздний октябрьский вечер. Мелкий осенний дождь нудно кропил давно промокший насквозь асфальт, крыши полицейских автомобилей, а когда неожиданно налетали порывы холодного ветра, растекался каплями по окнам отдела полиции. В конце двора отдела полиции была курилка под козырьком, защищавшим от дождя, где полициянты не спеша насыщали легкие никотином. Рабочий день уже закончился, но кто сказал, что полициянты могут просто так уйти с работы? Наоборот, рабочий день в самом разгаре, и закончится не ранее девяти-десяти часов вечера. На скамейке в курилке сидел бомж. Его недавно привезли, быстренько допросили, но не спешили сажать в камеру. Бомж был обовшивевший, и дежурный не рискнул подселять его к другим беднягам, томившимся в камере. Потом придется дезинфицировать как сидельцев, так и камеру. Бомжу купили пачку дешевых сигарет, и он сидел на лавочке, «как король на именинах», и, если верить известной песни А.Северного1. мечтал получить нары и пайку «черного» хлебца. Бомж, давний сиделец, на свободе бывал редко. Его родным домом была тюрьма. Он откинулся на свободу весной, а в октябре, когда захолодало и начались бесконечные дожди, закручинился. Снежная зима катила в глаза2, а здоровье у бомжа было давно растрачено «по тюрьмам и пересылкам». Поэтому бомж поступил привычно, обокрал соседку: стянул купорку и шести курицам свернул головы. Одну курицу зажарил, других поменял на самогонку, и ударился в пьянку. Купорка под самогоночку была чудно как хороша. Участковый, кому соседка написала заявление, по горячим следам раскрыл кражу. Однако для полновесной отсидки кража была слишком легковесной. Поэтому опера для «хорошей посадки» собирались «навесить» бомжу еще пару-тройку мелких кражонок, чтобы повысить раскрываемость и выставить «палки» за раскрытые преступления. Бомж не возражал, что пара, что тройка других кражонок суть дела не меняла, статья одна, а срок – благословенный срок! – увеличивался в арифметической прогрессии! Что делать болезному бомжу на свободе? Маета одна. Опера обещали еще сальца подкинуть для освежения памяти по другим кражонкам, поэтому бомж всей душой рвался в тюрьму.
В курилку пришла дознавательша Настёна, так ласково её называли в отделе. Красивая девушка модельной внешности, с ногами, как в таких случаях говорят, «от ухов», и длину ее ног выгодно подчеркивали сапоги на шпильке. Поверх синего форменного платья она накинула куртку, по воротнику которой разметались длинные темные волосы. Она закурила длинную тонкую сигарету.
– Красавица, угости своей сигареткой, – голос у бомжа был хриплый, прокурено-пропитый.
Дознавательше Настене не нравилось фамильярное отношение, как со стороны полициянтов, так и других «посетителей» отдела, но терпела, поскольку была самой молодой сотрудницей. Но при случае могла окинуть «преступившего берега» презрительно-холодным взглядом. Сюда надо присовокупить высокий рост и обувь на высокой шпильке. Настена частенько оказывалась на голову выше любителей фамильярных отношений, и её презрительно-холодный взгляд ясно показывал, зачем тебе, коротышке-замухрышке, жалкому недомерку, подкатывать к высокой и красивой девушке? От такого взгляда несчастного мороз продирал по коже, и действовал похлеще самой обсценной лексики. Лучше всего было сразу потихоньку исчезнуть и не попадаться Настёне на глаза.
– Такие не будешь куришь, они ароматизированные. – Настена помахала рукой, чтобы бомж уловил запах табака её сигареты.
– Пусть будет про запас. Станет плохо, закурю эту сигаретку и вспомню о тебе, красавица, и сразу станет легче.
Это была грубая лесть, и хотя женщина любит ушами, Настёна не повелась на лесть, но, пожалев бомжа, протянула сигарету и пошла в свой кабинет. Её ждал очередной жулик, которого полчаса назад доставил наряд полициянтов.
Это был высокий, тщедушный, полуюноша-полумужчина, ярко выраженной кавказской внешности. Вслед за дознавательшей он робко просочился в кабинет и сел на краешек расшатанного и облезлого венского стула, невесть каким образом сохранившийся в этом кабинете. Кабинет был таким, каким были кабинеты следователей и дознавателей по всей стране: унылым и строго функциональным: большие письменные столы, стулья, компьютеры, сейфы. Над одним из сейфов в рамочках стояли почетные грамоты и фотографии женщин в парадной полициянтской форме, на вешалке висели форменные бушлаты. Одну стену украшала карта России, другую – N-ской области, в которой происходили описываемые события.
Кавказской внешности полуюноша-полумужчина был одет в коротенькое серое пальтишко, с поднятым воротником, на худой шее повязан вязаный серый шарф. В кабинете было тепло, но жулику было холодно, и он постоянно пытался натянуть куцые полы пальто на колени, обтянутые черными брюками, давно нуждавшихся в стирке и черные туфли на тонкой подошве. Туфли текли, и он промочил ноги.
Настена внимательно осмотрела жулика, и, пожалев заморыша, спросила:
– Хочешь горячего чая?
Жулик отрицательно замотал головой, однако дознавательша налила из чайника кипятка в пластиковый стаканчик, опустила чайный пакет и бросила два кусочка сахара. На бумажную салфетку положила тройку печенюшек.
– Спасибо, – дрогнувшим голосом проговорил кавказской внешности полуюноша-полумужчина, – и стал жадно прихлебывать горячий чай. Сразу стало теплее, он перестал дрожать, закрыл глаза и на мгновение забылся. Ему почудилось, что он сидит дома у теплой печки и греет озябшие ноги.
Из забытья его вывел мягкий грудной голос дознавательши:
– Сейчас запишем в протокол, как тебя зовут, – она раскрыла паспорт и вслух, по слогам, произнесла, одновременно печатая двумя пальцами, – Джа-фа-ров Гу-лам Ну-ра-дин-оглы. Я правильно записала?
Кавказской внешности полуюноша-полумужчина пошевельнулся на стуле и простуженным голосом произнес:
– Если как в паспорте, – правильно. Но я привык, что меня зовут Гриша. Гулам по паспорту.
– Читать и писать умеешь? – спросила дознавательша. – Сможешь потом прочитать протокол и расписаться?
Полуюноша-полумужчина дернул узкими плечами:
