Танец моррис есть во всех обитаемых мирах мультивселенной.
Его танцуют под солнечным небом, приветствуя пробуждение земли весной, и под ясными звёздами, потому что на дворе весна и есть шансы, что двуокись углерода оттает. Тягу к нему ощущают даже глубоководные твари, ни разу не видавшие солнца, и горожане, которых с природными циклами связывает только тот случай, когда они сбили на своём «Вольво» овцу.
Его танцуют все. Кто невинно, как молодые математики с растрёпанными бородами, под неуклюжую обработку «Жильца миссис Виджери» для аккордеона. Кто сурово, как Ниндзя-Танцоры Нью-Анка, способные вытворять дикие, жуткие вещи при помощи простого полотенца и колокольчика.
Но нигде его не танцуют правильно.
Кроме как на Плоском мире – на диске, стоящем на спинах четырёх слонов, летящих сквозь космос на панцире всемирной черепахи, Великого А’Туина.
И даже тут в моррисе смыслят только в одном месте. В маленькой деревушке высоко в Овцепикских горах, где эту великую и простую тайну передают из поколения в поколение.
Тут мужчины скачут в первый день весны взад и вперёд – под коленями привязаны колокольчики, белые рубахи развеваются. Народ сходится посмотреть. Потом все жарят быка, и в целом это считается славным семейным праздником.
Но тайна не в этом.
И для него время пока не пришло.
Что-то тикает, словно часы. И в самом деле, в небесах есть часы, а из них льётся тиканье свежеотчеканенных секунд.
По крайней мере, выглядит это как часы. На самом деле это полная противоположность часов, а большая стрелка делает всего один оборот.
Под тусклым небом есть равнина. Она покрыта плавными изгибами, которые могут напоминать волны или дюны, если глядеть на них издали. А если вы глядите на них издали, радуйтесь, что не делаете этого вблизи.
Прямо над равниной парили три серые фигуры. Что они собой представляли, обычным языком не описать. Кто-то называет их херувимами, хотя ни крылышек, ни пухлых щёчек им не досталось. Они из тех, кто следит, чтобы притяжение работало, а время оставалось отделённым от пространства. Назовём их аудиторами. Аудиторами реальности.
Они вели беседу без единого слова. Им говорить и не требовалось. Они просто меняли реальность так, будто уже сказали.
Один из них сказал: Такого прежде не случалось. Это возможно?
Один из них сказал: Должно быть. У него есть личность. А личности неизбежно приходят к концу. Вечны лишь безличные силы. Сказано было с долей самодовольства.
Один из них сказал: Кстати… уже начались странности. Когда возникает личность, странности случаются. Общеизвестный факт.
Один из них сказал: Что, он работал неэффективно?
Один из них сказал: Нет. На этом его не поймаешь.
Один из них сказал: В том-то и суть. В самом слове он. Стать личностью – уже неэффективно. Нельзя позволять этому распространяться. Что, если личность вдруг появится у гравитации? Вдруг ей начнут нравиться люди?
Один из них сказал: Типа, она начнёт к ним тянуться?
Один из них сказал, и можно было бы заметить, что тон его похолодел, если бы он уже не был ниже абсолютного нуля: Нет.
Один из них сказал: Прошу прощения, я неудачно пошутил.
Один из них сказал: Кстати, он размышляет о своей работе. А подобные размышления опасны.
Один из них сказал: С этим не поспорить.
Один из них сказал: Итак, договорились?
Один из них о чём-то задумался и сказал: Погодите-ка. А вы случайно не использовали единственное число – «я»? Не завелась ли у вас случайно личность?
Один из них сказал с невинным видом: Кто? Мы?
Один из них сказал: Где личность, там всегда раздоры.
Один из них сказал: Да. Да. Совершенно верно.
Один из них сказал: Ладно. Осторожнее в будущем.
Один из них сказал: Так что, договорились?
Они подняли глаза на лик Азраила, чьи черты проступали на небе. Если точнее, они и были небом.
Азраил медленно кивнул.
Один из них сказал: Отлично. Что это за место?
Один из них сказал: Это Плоский мир. Летит через космос на спине гигантской черепахи.
Один из них сказал: А, один из этих. Я такие терпеть не могу.
Один из них сказал: Вот опять. Вы сказали «я».
Один из них сказал: Нет! Нет! Лично я ни за что не сказал бы «я»… ой, блинский…
Один из них вспыхнул пламенем и сгорел, точь-в-точь как клуб газа – быстро и без останков. Почти сразу же на его месте появился другой. На вид он не отличался от исчезнувшего.
Один из них сказал: Пусть это послужит уроком. Стать личностью – значит стать конечным. А теперь… пора.
Азраил наблюдал, как они уплывают прочь.
Трудно постичь мысли создания столь исполинского, что в реальном пространстве его длина измерялась бы в световых годах. Но так или иначе, он повернул свою неизмеримую массу и поискал глазами, в которых терялись звёзды, среди мириада миров тот, Плоский.
Который на спине черепахи. Плоский мир – зеркало прочих миров.
Звучало это интересно. А Азраил, заточённый в плену тысячелетий, заскучал.
А вот зал, в котором будущее вливается в прошлое сквозь воронку настоящего.
Вдоль стен выставлены часы. Не песочные, хотя форма у них та же. Не те часики, которые можно купить как сувенир, с названием вашего любимого курорта, начертанным тем, у кого чувства прекрасного не больше, чем у пончика с повидлом.
То, что в них сыплется, не песок. Это секунды, что без конца превращают «может быть» в «было».
Это часы жизней, и на каждых написано чьё-то имя.
Целый зал, наполненный лёгким шелестом утекающей жизни.
Только представьте…
А теперь добавьте к этому звонкий цокот костей по камню. Он приближается.
Тёмный силуэт проходит перед нами и направляется дальше вдоль бесконечных рядов этих пророческих склянок. Цок, цок. Ага, вот часы, в которых верхняя колба почти опустела. Костяные пальцы тянутся к ней. Забирают. И ещё одну. Забирают. И ещё. И ещё много, много других. Забирают, забирают.
И такая работа идёт целый день. Если можно так сказать, конечно, ведь дней тут никаких нет.
Цок, цок – тёмный силуэт терпеливо шагает вдоль рядов.
И останавливается.
И замирает в замешательстве.
Потому что перед ним – маленькие золотые часики, не больше наручных.
Вчера их тут не было – вернее, не было бы, будь тут «вчера».
Костяные пальцы обхватывают часы и поднимают на свет.
На них написано имя заглавными буквами. Это имя – СМЕРТЬ.
Смерть опустил часы, затем снова поднял. Пески времени уже бежали в них. Он перевернул часы – чисто ради эксперимента, посмотреть, что будет. Песок продолжил струиться, только теперь снизу вверх. Другого Смерть и не ожидал.
