Подходя к музею, Стефан Брайтвизер уже готов к охоте, он берет за руку свою девушку, Анну-Катрин Кляйнклаус, они неторопливо подходят к кассе и здороваются – очень милая пара. Затем они покупают за наличные два билета и входят в музей.
На дворе февраль 1997 года, суматошное воскресенье в бельгийском Антверпене, время обеденное, время для краж. В доме-музее Рубенса пара смешивается с туристами и рассматривает скульптуры и полотна, одобрительно кивая. Анна-Катрин со вкусом одета: «Шанель» и «Диор» из секонд-хенда, на плече большая сумка «Ив Сен-Лоран». На Брайтвизере рубашка с воротничком на пуговках, заправленная в элегантные брюки, поверх нее пиджак, который ему несколько великоват, в кармане складной швейцарский нож.
Дом Рубенса – изысканный музей, устроенный в бывшем доме Питера Пауля Рубенса, величайшего фламандского художника семнадцатого столетия. Парочка неспешно проходит по гостиной, по кухне, столовой, пока Брайтвизер мысленно отмечает, где находится боковой выход, и наблюдает за передвижениями охранников. У него в голове уже наметился план нескольких путей отступления. Предмет, за которым они охотятся, находится в дальней части музея, в галерее нижнего этажа с медной люстрой и высокими окнами, часть из которых закрыта ставнями, чтобы защитить экспонаты от полуденного солнца. Здесь же, на богато украшенном деревянном комоде, стоит небольшая витрина из оргстекла, закрепленная на прочном основании. Внутри витрины заключена статуэтка из слоновой кости, изображающая Адама и Еву.
Брайтвизер заметил эту вещицу и подпал под ее очарование, когда несколькими неделями раньше побывал здесь на разведке один: резная статуэтка четырехсотлетнего возраста до сих пор источает внутренний свет, присущий лишь слоновой кости; она кажется ему подлинным совершенством. После той поездки он все время только и думал о статуэтке, мечтал о ней, и потому теперь вернулся в Дом Рубенса вместе с Анной-Катрин.
В любой системе охраны имеются уязвимые места. Недостаток витрины из оргстекла, как он заметил во время разведки, в том, что ее верхняя часть отделится от основания, если выкрутить всего два шурупа. Шурупы, правда, непростые, и ввинчены с тыльной стороны витрины, куда трудно подобраться, но тем не менее их всего два. Слабое место охраны в том, что охранники – живые люди. Им хочется есть. Большую часть дня, как давно известно Брайтвизеру, в любой галерее за посетителями наблюдают смотрители, сидящие на стуле в каждом из залов. Однако во время обеда, когда часть стульев пустует в ожидании тех сотрудников, кто ушел перекусить, оставшиеся смотрители уже не сидят, а переходят из зала в зал через предсказуемые промежутки времени.
Вот туристы действительно раздражают. Даже в полдень их слишком много, и они никуда не торопятся. Самые популярные залы в музее – те, в которых выставлены полотна самого Рубенса, однако его работы слишком большие, чтобы их можно было безопасно похитить, или же, на вкус Брайтвизера, удручающе религиозные. В галерее «Адама и Евы» выставлены предметы, которые Рубенс лично коллекционировал при жизни, включая мраморные бюсты римских философов, терракотовую статую Геракла и немногочисленные масляные полотна голландских и итальянских мастеров. Статуэтка из слоновой кости, вырезанная немецким художником Георгом Петелем[1], тоже, возможно, была подарена Рубенсу.
Когда мимо проходят туристы, Брайтвизер замирает перед какой-нибудь картиной в позе ценителя искусств: либо со скрещенными на груди руками, либо подбоченившись, либо подперев подбородок ладонью. У него в репертуаре более дюжины поз, и все выражают искреннюю заинтересованность и внимание, даже когда сердце у него заходится от волнения и страха. Анна-Катрин наматывает круги возле входа в галерею, время от времени останавливаясь и присаживаясь на скамеечку, при этом неизменно сохраняя безразличный вид и возможность обозревать подходы к двери. В этой части здания камер видеонаблюдения нет. Их вообще всего несколько штук на целый музей, но Брайтвизер отметил, что к каждой тянутся правильные провода, – случается, в маленьких музеях вместо настоящих камер вешают муляжи.
Вскоре наступает момент, когда, кроме парочки, в помещении больше никого нет. Перемена, происходящая в их поведении, разительна – словно масла плеснули в огонь: забыв о «позе ценителя искусств», Брайтвизер стремительно перемахивает через ленту, преграждающую подступы к комоду. Он выуживает из кармана армейский швейцарский нож, выбирает из многочисленных инструментов отвертку и начинает развинчивать присмотренную витрину.
Четыре поворота на каждый шуруп – может, пять. Лично он считает эту статуэтку шедевром: она всего десяти дюймов в высоту, но как изумительно проработаны детали! Прародители смотрят друг на друга так, словно вот-вот обнимутся, позади вокруг древа познания обвился змий, запретный плод сорван, но еще не надкушен – человечество на грани падения. Услышав негромкое покашливание – это знак от Анны-Катрин, – он отскакивает от комода, легкий, проворный, и вновь переходит в режим созерцателя в тот самый момент, когда появляется смотритель. Швейцарский нож снова покоится в кармане, но теперь с выдвинутой отверткой.
Охранник заходит в помещение и останавливается, затем методично осматривает помещение. Брайтвизер дышит ровно. Музейный работник разворачивается, и едва он успевает выйти за дверь, как процесс похищения возобновляется. Вот так Брайтвизер и движется к цели, рывок-пауза-рывок, скачет по залу, стремительный, словно кузнечик: пара поворотов отвертки, покашливание, еще пара поворотов – и так далее.
Чтобы отвинтить первый шуруп под носом у непрерывно входящих и выходящих туристов и смотрителей, требуется десять минут сосредоточенной работы, даже включая осечки. Брайтвизер не носит перчаток: он готов оставить отпечатки пальцев, лишь бы не жертвовать скоростью и чуткостью прикосновений. Второй шуруп поддается не легче, однако в итоге откручивается и он; когда заявляются новые посетители, в очередной раз вынуждая его отскочить, теперь в его кармане уже два шурупа.
Анна-Катрин перехватывает его взгляд с другого конца зала, и он значительно похлопывает себя по груди, давая знать, что готов к завершающему этапу и вполне обойдется без ее большой сумки. Она направляется к выходу из музея. Смотритель заглядывал сюда уже трижды, и, хотя они с Анной-Катрин оба каждый раз оказывались в разных местах, Брайтвизер переволновался. Когда-то давно он работал музейным охранником – сразу после окончания средней школы – и хорошо осведомлен, что вряд ли кто-нибудь заметит такую мелочь, как исчезнувший или наполовину выкрученный шуруп, однако все толковые охранники обращают внимание на посетителей. Крайне нежелательно на протяжении двух обходов охраны подряд оставаться в одном и том же зале и затем что-нибудь из него украсть. Но три обхода подряд – это уже граничит с безрассудством. Во время четвертого, до которого по его часам осталось чуть больше минуты, его не должно здесь быть. Необходимо действовать – либо уходить немедленно.
