Корзина плыла по реке медленно, словно ее не течением несло,
а сама река нежно и осторожно баюкала лежащую в ней девочку, младенца с синими,
как весеннее небо глазами. Девочка смотрела вверх туда, где кружились вороны,
три черных ворона, двое крупных, а третий мельче, совсем вороненок. Солнечные
лучи отражались бликами на длинных перьях, отчего те казались похожими на
чешую, переливающуюся на солнце. Птицы то снижались к корзине, то поднимались
выше, но ни на миг не выпускали корзину из виду.
Река несла
ее мимо полей и пастбищ, безлюдных дорог и полосок леса. Солнце клонилось к
закату, и на реку постепенно опускался ночной сумрак, зажигая свечи звезд на
темном полотнище покрова Небесного Бога. Вороны стали совсем не видны, но они по-прежнему
были здесь, они все так же безмолвно, без единого крика летели над корзиной,
простирая свои крылья подобно пологу.
Девочка
засучила ножками и взмахнула крошечными ручками с младенческими ямочками у
запястий. Вороны начали кружится синхронно, будто приглядываясь к ней, а затем
плавно слетели вниз и замерли, усевшись на края корзины, не сводя с девочки
черных птичьих глаз.
Малышка
сцепила пальчики и улыбалась им так, как могут улыбаться только младенцы — бессмысленно
и безмятежно, а в ее груди зарождалось алое свечение, разгораясь все ярче и
ярче. Вороны застыли на краях корзины, казалось, они приросли к плетеным краям
когтистыми лапами.
Луч
алого света изогнулся спиралью и начал вращаться над корзиной, словно воронка,
основанием касаясь груди ребенка, а краями захватывая птиц. Вороны вздрагивали,
их перья топорщились, но они по-прежнему не шевелились, лишь время от времени
из чересчур мощных грудных клеток вырывалось хриплое, не птичье, дыхание,
больше похожее на рык.
Внезапно
воронка схлопнулась к основанию, сверкнула и застыла причудливо изогнутым
камнем размером с ладошку младенца. Он продолжал сиять, но все меньше и меньше,
от его краев протянулись светящиеся струйки и обвили тонкую шейку. Лишь только
они сомкнулись, птицы взмыли вверх, невидимые в ночи, издавая крики, больше
похожие на стоны. Детские ручки в изнеможении упали по краям маленького тельца.
Поверхность реки густо покрыло черное оперенье, падающее с неба и бархатным
одеялом переливающееся в тусклом свечении звезд.
Когда
звезды совсем поблекли и растаяли на светлеющем небосклоне, первые солнечные
лучи озарили горизонт и нежно обняли корзину, плывущую по середине реки.
Младенец спал, улыбаясь во сне, укрытый распростертыми крыльями трех белоснежных
птиц, безсил склонивших головы над
девочкой.
Десятью часами
ранее
— Я
должен тебя утопить, тьма меня раздери, — Родерик хмуро посмотрел на младенца,
лежащего в люльке и радостно ему улыбающегося. Младенец не вызывал у молодого
гвардейца ничего, кроме раздражения. И почему жребий выпал именно на него? Он
воин, а не убийца мальчишек. — И нечего мне улыбаться. А как тебя утопить? Если
б ты мог хоть меч держать в руке, я бы с тобой сразился, а взять и бросить тебя
в реку как новорожденного яхненка?
Младенец
схватил себя за ногу и засунул ее себе в рот. Это вызвало еще большее
раздражение у Родерика. Он подумал, что бросать в реку вместе с люлькой
мальчишку не стоит, может, лучше что-то к нему привязать?
Родерик
достал младенца из люльки и тут же выругался.
— Да ты
никак обмочился, приятель? Что ж ты так поспешил?
Младенец
засмеялся и засучил ножками. В груди Родерика предательски шевельнулось
странное, неведомое ему чувство. Он не стал прислушиваться к нему, лишь только
подумал, что негоже вот так взять и утопить описавшегося мальчишку, надо бы
его… вымыть, что ли. Родерик оглянулся по сторонам, держа мальчика на вытянутых
руках. Ребенок засунул в рот пятерню и сияющими глазами смотрел на воина. Тот снова
выругался и спустился к реке. Перебросив малыша через руку, он стянул с него
мокрую рубашку, зачерпнул воды и плеснул на голую попку.
— Темная
сила, и что я вожусь с тобой, кто бы мне сказал, — проворчал он, но лишь только
шершавая ладонь коснулась нежной кожи младенца, он словно закаменел, а затем
быстро перевернул ребенка и изумленно воскликнул: — Вот те раз! Да ты же
девчонка!
Девочка.
Не мальчик, а девочка, тьма его раздери… Внезапно догадка заточенной сталью
пронзила молодого гвардейца, и он тихо взвыл, сцепив зубы. Девочка засмеялась,
схватила его за темную прядь и потянула на себя. Родерик дрожащими руками
прижал мокрого ребенка к плечу, а затем, опомнившись, сорвал с себя плащ и
укутал девочку. Он лихорадочно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, что
ему теперь делать.
Возвращаться
в замок с младенцем нельзя, герцог Ильброз отдал четкий приказ избавиться от
ребенка. От своего рожденного служанкой сына-бастарда, зараженного мокрицей. Но
теперь Родерик понимал, что за младенца подсунули ему и еще крепче прижал к
себе девочку. Что же делать?
Сверху
раздались протяжные гортанные крики, молодой человек поднял голову и увидел
трех воронов, круживших над ним. Их крики были совсем не похожи на воронье
карканье, но Родерик не испугался. И почему-то вовсе не удивился тому, что в
клювах вороны держали привязанную к лентам корзину. Вороны опустили ее перед Родериком
и снова взлетели вверх. Двое крупных, взрослых птиц, а третий помельче, видать
еще птенец.
Плащ
гвардейца со знаком Огнедышащего Дракона слишком узнаваем, Родерик осторожно
положил ребенка на траву, а сам принялся стягивать с себя сорочку. Простая, без
родовых вязей, полотняная сорочка, какие носят и простые горожане, и обедневшие
аристократы. Он надел ее утром свежей, но она уже успела пропахнуть его потом. Родерик
положил сорочку на дно корзины, уложил туда девочку, а затем как сумел,
запеленал ребенка, оставив свободными ручки.
— Так
тебе будет удобнее, — шепнул он и погладил светлую, с еще совсем редкими
светлыми волосами головку.
Сорочку
трижды можно было обернуть вокруг малышки, такая она была крошечная. Вороны,
усевшись на опустившем ветви к реке дереве и повернув головы, пристально
наблюдали за парнем. У него невольно бежали мурашки по телу, такими…
человеческими казались ему эти взгляды.
Лишь
только Родерик закончил работу, вороны подлетели к корзине, подхватили клювами
ленты и без труда подняли корзину в воздух. Родерик смотрел, как они несут ее к
середине реки и сморгнул мешавшую глазам влагу. Мелкий вороненок, обернувшись,
посмотрел на воина, тот вздрогнул и опустился на одно колено.
— В
добрый путь, маленькая амирана, — прошептал он, — в добрый путь.
Вороны
бережно опустили корзину на воду, и она поплыла, несомая течением, а птицы, сделав
круг, развернулись и полетели к Родерику. Он продолжал стоять на коленях,
склонив голову, а вороны спускались все ниже. Родерик приложил обе руки к
сердцу.
