Квартира Шумова. Слева в самом углу висит плазма. Прямо окно с видом на Башню Федерации. Перед ним чуть правее стеклянный стол, три стула. За столом мягкий кожаный жёлтый диван. Ещё правее бар с раковиной и холодильником. В самом правом углу музыкальные инструменты. Слева от окна входная дверь. Дальше вешалка-тумба. Дальше две большие фотографии в рамках: одна с цветами, другая с видом природы.
Открывается входная дверь. В квартиру заваливаются Шумов, Стрельцов и Дубинин. У Дубинина за спиной болтается гитара.
Шумов (возбуждённо). Парни, давайте к столу. Я в шоке. Такая встреча! Сколько мы не виделись? Лет тридцать? Больше?
Дубинин падает на диван. Стрельцов садится на стул.
Шумов. Сейчас я всё организую.
Он тащит из холодильника на стол закуску, достаёт из бара виски и бокалы.
Дубинин (мотая головой). Смотри – организатор.
Стрельцов (с задумчивым видом). Да.
Шумов (разливая виски в бокалы). И надо же, какая удача встретиться аккурат в день, когда я дома один. Повезло.
Стрельцов. Я так и не понял, где вы друг друга нашли.
Дубинин. Объясняю. Я стоял, курил около табачного киоска. И тут подходит к киоску такой красиво одетый дядя, вылезший из не менее красивой машины, и покупает сигареты. Мы с ним пересеклись взглядами. Лёха? Макс? Ну и обниматься, охи, ахи. Лёха отправил машину куда подальше, и мы пошли к нему домой пешком. Идём через сквер, смотрим, на скамейке какой-то чудак сидит, о чём-то своём думает. Не Шурик ли Стрельцов? Подошли, точно ты.
Стрельцов. Да, это фантастика.
Шумов (поднимая бокал). За встречу, пацаны.
Дубинин. Ишь какой? Пацаны. Где таких слов набрался?
Стрельцов. Такой у него теперь круг общения.
Шумов. Идите вы в жопу.
Чокнулись, выпили. Дубинин крякнул, а Стрельцов сильно сморщил лицо.
Стрельцов. Фу-х. Самогон.
Шумов. Хороший самогон.
Дубинин. Душевный.
Шумов. Парни, как же вы изменились. Как мы изменились. Грёбаное время никого не щадит. Как же быстро оно пролетело.
Стрельцов. Кто шёл в гору, тому жаль о прошедших счастливых годах, а кто скакал по ухабам то вверх, то вниз, тому и сожалеть особенно не о чем.
Шумов. Ты как был нытиком, так им и остался. Всегда был чем-то недоволен.
Дубинин. А помните, как Санёк гениально Макаревича копировал?
Шумов. Сань, помнишь?
Стрельцов (имитируя голос Макаревича и качая головой). Лица стёрты, краски тусклы, то ли люди, то ли куклы. Взгляд похож на взгляд, а тень на тень.
Шумов и Дубинин радостно аплодируют.
Шумов. Здорово. Давай ещё выпьем.
Выпивают ещё.
Дубинин. Я иногда просыпаюсь и думаю, что мне лет шесть или семь. Так хорошо, душевно, в душе кузнечики прыгают. Потом подхожу к зеркалу и…
Шумов (живо жуя бутерброд). Я себя в душе где-то лет на тридцать пять ощущаю. Мне бы ещё сил побольше, и я бы почаще в волейбольчик играл, на сёрфе по волнам погонял бы. А, что? Вы не пробовали? Классная вещь. В зеркало я не люблю смотреть, ну его.
Стрельцов. Я себя чувствую так, будто мне года восемьдесят четыре, и когда вижу себя в зеркало, нахожу себя совсем даже ничего.
Лица Шумова и Дубинина потускнели. Дубинин разлил виски в бокалы.
Дубинин. За вечную молодость.
Шумов. Точно.
Выпили.
Стрельцов. А помните Таньку? Как же тебе повезло, Лёха. Многие были в нашем классе в неё влюблены.
Дубинин. Да, что многие – все парни.
Стрельцов. Помните, какие у неё были косы пшеничного цвета? А когда она первый раз надела мини-юбку?
Шумов. Да, ладно вам перестаньте. Она обыкновенная баба, такая, как все.
Стрельцов. Тебе легко так говорить. Победитель. Всё ему в жизни удалось. И карьеру сделал и женился на самой лучшей девчонке.
Шумов. Завистники вы жалкие. Давайте лучше сменим тему.
Дубинин (со вздохом). А помните, те годы. Молодость. Берёзовая роща. Берег реки. Костёр. Гитара. Девчонки. О чём мы говорили, трещали без остановки, наговориться не могли. И всё было как-то, не знаю, как сказать, без этого, без грязи.
Стрельцов. Романтично.
Дубинин. Вот точное слово. Романтика.
Шумов (с усмешкой). Романтики. Да, что в ней такого? Какая романтика?
Дубинин. Ты циник. Тебе не понять этого.
Стрельцов. Романтика – это когда ты не думаешь о низком. Вот помните было дело, я дружил с Катькой Пономарёвой из параллельного класса? В кино ходил, в цирк. Мороженое ели, по паркам гуляли, но у меня и мысли не было переспать с ней. Мы были тогда чище.
Шумов. Ты просто не хотел её.
Стрельцов. Нет, не в этом дело.
Шумов. В этом. Мучил бедную девушку. Она бедная ждала, ну, когда же он мне задерёт юбку, сукин сын. А ты мозги ей поласкал. Вспомнили романтику. А помните, как с цепями и кастетами бегали биться район на район? Как можно было схлопотать от гопника по физиономии в тёмное время суток только за то, что ты не дал ему прикурить?
Стрельцов. Грязь была всегда. А я помню лучшее.
Шумов. Не люблю это витание в облаках. Надо быть реалистом.
Дубинин. А помните, как любили «Битлз»?
Шумов. О. Это да. Помните, как мы пели и играли в школьной группе?
Дубинин берёт гитару, и друзья начинают петь «Twist and Shout».
Шумов (закрывая глаза ладонью). Ах, почему это всё прошло? Лучше бы мы были музыкантами. Почему мы не «Битлз»? Я тоже так хочу.
Дубинин. Парни. А я ведь участвовал в фестивалях бардовской песни. Да. Бросил свой НИИ в восьмидесятые, колесил по стране, работал грузчиком, выступал.
Стрельцов. А как же Люська?
Дубинин. Мы очень скоро развелись. Прожили полтора года только.
Шумов. Что так?
Дубинин. Да не готов я был тогда к серьёзным отношениям. Она тоже. Сто лет её не видел. Я ведь в России только полгода. Меня где только не носило. И в Финляндии жил и в Германии и в Швеции. В Штатах обитал.
Шумов. Что ты там делал?
Дубинин. Музыкой занимался. Играли по ресторанам и на улице.
Шумов. Так и промотался всю жизнь по странам и городам?
Дубинин. Да, а чего?
Шумов. Видимо тебе, здорово, «Битлы» по голове шандарахнули. И ни жён больше, ни детей?
Дубинин. Нет.
Стрельцов. Вот это судьба. Святой человек.
Дубинин. Я не святой. Я живу, как мне хочется. Музыка – это моя жизнь.
Шумов. Помните, как в десятом классе, мы играли концерт на двадцать третье февраля. «Битлов» пели и даже «Роллингов». Катька Золотова тогда меня после концерта затащила в туалет, и у меня первый раз случилось это.
