Глава 1
Конфеты доставили ближе к вечеру.
Анна устала.
Утомила вдруг поездка. И женщина, которая вновь притворялась жертвой, хотя теперь у Анны совсем не получалось верить ей. И город.
И тот мальчишка, который швырнул в мотор камнем, благо, не попал.
Или защита сработала?
Утомила Анна сама себя, ворохом сомнений, что разом всколыхнулись в душе. Любовь? О любви она и не думала. Ей бы выжить, от проклятье, если не избавиться, то хотя бы подавить его на пару лет. Пара лет жизни – это много, ей ли не знать, только все равно сердце ноет, растревоженное.
Если подумать, то она никогда не влюблялась.
Никанор?
Скорее необходимость. И осознание, что никому другому она, Анна, с сомнительными ее талантами и отсутствующим приданым, не нужна. Может, потому и позволила себе верить в эту несуществующую любовь? Ухватилась за Никанора, как матушка за отца, а потом привыкла.
Уговорила.
Заняла работой, влилась в выстроенную Никанором жизнь, и плыла по ее течению, позволив себе развод единственной попыткой понять, чего же хочется ей.
Чего?
До недавнего времени Анна была вполне себе счастлива в этом доме, который успела обустроить по собственному вкусу. Цветы и тишина, что еще надо ей?
Выходит, что надо.
Она остановила мотор у поместья, и Елена неловко выбралась. Она задержалась, чтобы сказать:
- Вы красивая женщина. Вы с легкостью найдете себе кого-нибудь… более подходящего.
- Вас это не касается.
И показалось, светлые глаза потемнели.
Ненадолго.
- Вы правы… или нет? Все же Глеб – моя семья. И меня она вполне устраивает в нынешнем виде.
Почему-то прозвучало почти угрозой, и даже Аргус заворчал, предупреждая, что не даст хозяйку в обиду. А Елена погрозила пальцем:
- К слову… вы знаете, что церковь не одобряет нежить? И не только не одобряет… в Смутное время сотворено немало интересных артефактов, которые помогали защищать людей от нелюдей. Поэтому на вашем месте я бы не слишком рассчитывала, что эта тварь вас защитит.
Рык стал громче.
Анна же произнесла:
- К счастью, вы не на моем месте.
К счастью ли?
Она с облегчением закрыла ворота и отогнала мотор в переделанную конюшню, в которой собственно от конюшни осталось лишь название.
- Меня она пугает, - призналась она Аргусу, который, забравшись на крышу мотора, наблюдал, как Анна выгружает пакеты.
И бутыль с темным зельем.
Ее попробовать? Или же по старинке, бордосской пройтись? Или… сперва одно, а затем другое? Так оно, определенно, вернее.
- Но с другой стороны… на что жаловаться? И стоит ли? Никогда я жаловаться не умела, и сейчас не буду. Во-первых, смысла в этом нет. Во-вторых… ей показалось. Да, Глеб хорошо ко мне относится. И мне он глубоко симпатичен, но симпатия – это далеко не любовь. В принципе, я, кажется, на любовь не способна.
Жидкость, разведенная с водой, приобрела оттенок бриллиантина. И запах появился, несильный, но неприятный. Впрочем, работа всегда помогала Анне избавиться от ненужных мыслей.
А работы было много.
Она обработала розы, после, подумав, и пурпурный бересклет, а за ним – плющ, хотя последний обладал устойчивостью к паразитам, но жидкость еще оставалась.
Анна прошлась по растениям на террасе.
И на кухне, благо, Мария не видела этого непотребства.
Подрезка.
Пересадка.
Черенкование и высадка тех черенков, которые дали корни. Скоро придется оформлять новую доставку, что, наверное, хорошо, но… работа не успокаивала.
Больше не успокаивала.
В голове крутились те самые неправильные мысли.
…если допустить, что Анна… избавится от проклятья… а еще станет моложе и обзаведется титулом… нет, глупость, глупость совершеннейшая.
И с чего она взяла?
Всего-навсего взаимная симпатия.
В его жизни, как и в жизни самой Анны, пожалуй, не так часто встречались люди, с которыми можно было бы просто поговорить.
Волна по ограде заставила отвлечься от этикеток, которые Анна, признаться, совсем утомилась подписывать. И почерк ее давно уже избавился и от приятной округлости, и от той правильности, которую требовали наставницы в пансионе, сделавшись угловатым, некрасивым. Буквы скакали, норовили слипнуться в нечто вовсе нечитаемое, а этикеток перед Анной лежало больше полусотни.
- И кто к нам в гости?
Мальчишка.
Незнакомый.
Опрятный, хотя и одет просто. Увидев Анну, он сорвал картуз с вихрастой головы и поклонился.
- Барышня, вам тут конфеты, - он обеими руками держал огромную, едва ли не больше его самого, коробку конфет. – Передать просили.
- Кто?
- Так это… - мальчишка пожал плечами и отступил к дороге, явно не желая отвечать на неудобный вопрос. – Ухажер, небось… кто ж еще?
И вправду, кто.
Анна сделала шаг.
Сзади беззвучно затворилась калитка. Где-то далеко взвыли собаки, хором, будто предупреждая. И мальчишка дернулся на этот звук. Обернулся. Вперился взглядом, но вовсе не в Анну.
Аргус?
Он держался рядом. Он втянул воздух и тихо рявкнул. А мальчишка подпрыгнул и, широко перекрестившись, уронил коробку. Попятился.
- Погоди. Не бойся, он не тронет…
- Нежить! – взвизгнул посыльный и бросился прочь, только босые пятки сверкнули.
- Нежить, - повторила Анна, разглядывая коробку.
Массивная.
Тяжелая.
Темное дерево, отполированное до блеска. Серебряные накладки. Серебряная же табличка с оттиском известного в столице шоколадного дома. Эта коробка, пожалуй, не заслужила того, чтобы валяться в пыли. И Анне пришлось подходить. Наклоняться.
А вот карточки не было.
И… это было странно. Определенно. Нет, в той, в прошлой жизни, когда она из простой мещанки вдруг стала женой «того самого Лазовицкого», Анне присылали подарки. В том числе и шоколад из «Шоколадницы».
Коробка была оригинальной.
Анна тронула тонкий замочек.
Интересно.
И… не только. Почему-то вид этой коробки вызывал тошноту. И слабость вдруг накатила такая… а с ней желание лечь. Прямо здесь, перед домом, и плевать, что мостовая грязна. Разве стоит думать о грязи, когда глаза сами слипаются, а силы уходят…
…рык донесся издалека.
А еще кто-то толкнул Анну в спину, и она упала.
На камни.
Руки обожгло болью, а вместе с ней вернулась и способность дышать.
- Сидеть, - рявкнула Анна, борясь с тошнотой. И все-таки не справилась, ее вывернуло зеленоватой слизью, и это было отвратительно. От стыда и обиды Анна расплакалась…
…расплакалась бы, но острая морда ткнулась под ребра, а знакомый голос сказал:
- Дрянь.
И это было не про Анну.
- Что ты творишь! – этот голос Анна тоже узнала. – Сейчас сожрет и будет прав…
- Нет. Он умный. Понимает. Надо встать. Давай…
Анна попыталась, но ноги не слушались, и проклятье ожило, расползаясь по телу. Теперь Анна ощущала его темным огромным червем, что норовил забраться по ее позвоночнику. А еще она знала, что скоро у червя получится.
И тогда ее, Анны, жизнь оборвется.
