Часть первая. Призванные исцелять.
Cura te ipsum (Исцелися сам)
Глава первая. Эскулап не исцеляет.
«За отсутствием доктора, уехавшего с становым на охоту, больных принимают фельдшера: Кузьма Егоров и Глеб Глебыч… Кузьма Егоров, в ожидании, пока запишутся больные, сидит в приемной и пьет цикорный кофе. Глеб Глебыч, не умывавшийся и не чесавшийся со дня своего рождения, лежит грудью и животом на столе, сердится и записывает больных…». А после один из них ещё и надевает клеёнчатый фартук, словно трупы в морге препарировать собирается…
Так начинается один из ранних рассказов «Сельские эскулапы» известного всему миру русского писателя, который был ещё и земским врачом.
Маленький отрывок – а сколько сразу поводов для смеха «сквозь слёзы» – вернее, для размышления. И доктор, оставивший больных на двух полуграмотных фельдшеров, и их внешний вид, говорящий о человеческой деградации.
Прекрасная идея – земские врачи, призванные помогать тем, кто не может «десять рублей за визит платить». Только любую идею опошлить можно, если совести и профессионализма недостаёт. Если не поинтересоваться, как служение своё выполняют те, что клятву Гиппократа давали и жалование из казны получают. А куда подобные «намерения благие» приводят, все знают, конечно.
Вспоминаются невольно герои Н.В.Гоголя, которые считают, что дорогих лекарств выписывать незачем – потому что «простой» человек «и так выздоровеет» или «и так умрёт»…
Похожие «мысли» звучат и в рассказе «Хирургия»: «Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил… образованность… один костюм рублей сто стоит… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!».
Получается, что по сути «эксперимент» над людьми проводится – кто «выживет» после «лечения» содой, касторовым маслом и нашатырным спиртом, каплями, что «на полке стоят», после «консилиума» безграмотных фельдшеров – а уж тем более, после столь бесчеловечного удаления зуба. Кстати, удалял зуб тоже фельдшер с сигарой – потому что врач уехал. Начало обоих рассказов очень похоже…
И всё же название «Хирургия» отражает скорее всего лишь т.н. «мнимую серьёзность», да и звучит слово это из уст того самого горе-фельдшера. С тем же «успехом» зуб Вонмигласову мог и кузнец удалить…
А «Сельские эскулапы»?! «Эскулап» – так нередко медика с иронией называют. Но изначально – это имя языческого бога врачевания в Древнем Риме. Языческого – значит, обожествлённого идола…
«Чувствительно вам благодарен… Славный вы у нас целитель, Кузьма Егорыч! Лучше докторов всяких! Ей-богу! Сколько душ за вас богу молится! И-и-и!.. Страасть!» – говорит один из пациентов в финале.
Господа, вы это всерьёз?! Конечно, в земскую больницу пришли люди простые, без запросов. И «почитание» человека образованного у народа русского всегда словно «в крови» было. Да и «пациент» в переводе значит «терпеливый»…
Но всему же какой-то предел быть должен! Да и прочитав рассказ, невольно приходишь к выводу: все, к Глебу Глебовичу и Кузьме Егоровичу пришедшие – люди очень здоровые и пришли со всякой «мелочью» скорее – «из интереса» что ли. Если живы до сих пор…
Словно «обожествили» земских врачей и фельдшеров, не видя, что на самом деле творится…
Очень-очень печально, а не смешно. И не «в царском режиме», как во времена советской идеологии в школах говорили, дело. Разве не актуально во все времена то, что если нет совести, если нет знания дела и желания своё служение исполнять, то жизнь человеческая обесценивается.
Разумеется, не был таким сам автор приведённых здесь строк. А потому о других образах призванного исцелять врача поговорим в следующих главах.
Глава вторая. На посту погибший.
«Умирает, потому что пожертвовал собой… Какая потеря для науки! – сказал он с горечью. – Это, если всех нас сравнить с ним, был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие надежды он подавал нам всем! – продолжал Коростелев, ломая руки. – Господи боже мой, это был бы такой ученый, какого теперь с огнем не найдешь. Оська Дымов, Оська Дымов, что ты наделал!… А какая нравственная сила!… Добрая, чистая, любящая душа – не человек, а стекло! Служил науке и умер от науки…»
Странным на первый взгляд кажется «соседство» таких пронзительных слов о докторе и названия «Попрыгунья». Оно к легкомысленной, не видящей настоящего человека супруге его, в позднем «раскаянии» рыдающей и вовсе не о том «скорбящей» относится.
Сам же Осип Степанович Дымов – доктор, как принято говорить, «с большой буквы» – и человек «с большой буквы», конечно. «Служил науке и умер от науки…» – говорит об умершем один из коллег – но служил, наверное, прежде всего людям, от болезни, от смерти спасая. И умер, больного ребёнка из лап смерти вырывая, – погиб, как воин на посту…
Не самый большой и вроде бы без особых «психологических» сложностей рассказ. Правда, невольно множество вопросов возникает – почему такого замечательного врача и человека «соединяет» писатель с той, что настолько глупа, что словно не повзрослела – и «взрослеть» не желает; почему доктор без памяти влюбился в такую. А ещё, наконец, отчего именно в этом «окружении», в этом «контексте» доктор умирает?! Может, быть, оттого, что никогда понятым не будет, оттого, что станет после нелёгкой службы безропотно ехать в город за перчатками для любительского спектакля и терпеть измены супруги?! Ведь не «юнцом желторотым» в брак вступал…
Может быть, звучит упрёк окружающим за то, что такого человека слишком поздно «оценили». Возможно, обращён «немой» вопрос и к самому доктору – почему он вне своего служения словно становится «тенью» потерявших совесть «знаменитостей» и своей нравственно инфантильной супруги, к тому же явно, не готовой быть матерью…
Но то бесспорно, что создал А.П.Чехов образ настоящего, делу избранному служащего врача. Скромного героя, об истинных достоинствах которого читатель узнаёт в основном от других и после смерти главного героя.
А потому поводов для размышления тоже немало…
Глава третья. Как все или как немногие?!
Постараемся в этой главе собрать самые разные образы, чтобы после к главному подойти. А для этого перенесёмся в начало века двадцатого – в русскую деревню, где живут Соня и дядя Ваня, именем которого пьеса названа.
«Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь. (Закручивая свои длинные усы.) Ишь, громадные усы выросли… Глупые усы. Я стал чудаком, нянька… Поглупеть-то я еще не поглупел, бог милостив, мозги на своем месте, но чувства как-то притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю…».
