(1998 год)
С приближением больших величин и событий разумный человек начинает осмысливать. Себя, свою жизнь, свои деяния. Историю и современность. Потом – мироздание, где ничего из осмысленного им не видно и нет. Даже тех больших величин, как новый век, новое тысячелетие, приближение которых он предчувствовал.
В жизни человека всё придумано человеком.
И тогда он опять остаётся со своими чувствами и великой пустотой, уже не пытаясь ничего осмысливать и сравнивать. Остаётся с тем, что придумал он сам и подобные ему.
Эти строки нужны были только мне. Может быть, они будут нужны кому-то ещё?
(По мотивам старинных монгольских песен)
– Мой нукер!
Когда возвратишься домой,
Зайди в нашу юрту, поведай
О том, что мой меч зарастает травой,
Что я не вернулся с победой…
Скажи, что в бою горемычный убит,
Что тело гниет на чужбине,
Колчан мой блестящий, синея, лежит,
Украсив леса и равнины…
Скажи, что несчастный друзей не предал
И небо не проклял укором,
Что шлем мой железный чернеет у скал,
Покрытый осенним узором.
Скажи, что застыли, мертвея, глаза
И были слезами омыты,
Что черная длинная, плетью, коса
С травою теперь перевита!
Поведай отцу, что я был еще жив
И после пятнадцатой раны!
А матери бедной потом расскажи
Про земли, народы и страны…
Я смотрю на вечерние дали,
Журавли надо мною летят.
Что за чувства тебя волновали
Мой певучий учитель и брат!
Растревоженный думой неясной,
Замедляю я времени бег,
Повторив за тобой: как прекрасна
Мать-Земля и на ней человек!
Очарован я песнями снова,
Голос твой звучит в сердце всегда.
Время страшно бежит! Только слово
Пролетит и обгонит года.
Простота и согласье созвучий
И великая тайна во всём.
Эту жизнь, мой учитель певучий, -
Золотым овеваешь ты сном.
Веселее, надёжнее, проще,
На Земле с тобой рядом нам жить.
Журавли и рязанские рощи
Продолжают со мной говорить.
«Люди метят в херы или в мэры…»
Люди метят в херы или в мэры,
Даже в президенты и кумиры!
Между тем судьбой всей биосферы
Правят гениальные банкиры…
Мотоцикл заводят соседи,
За селом – алый солнечный лик.
Белолицую важную леди
Приглашает в коляску мужик.
Дорогую московскую тетю
До райцентра племянник везет.
Тетя в отпуске, он на работе,
Но работа теперь подождет.
Ах, как гостью соседи встречали,
Все село удивили столом…
Закололи корову и сдали,
Чтобы в грязь не ударить лицом!
Мать сует пирожки ей в пакете,
Обнимают невестка и брат.
Мотоцикл поехал… И дети
Машут тете и что-то кричат.
Кожуру от столичной салями
Благодарно собака жует…
Загрустив о деревне и маме
Сядет тетя в большой самолет.
«Он распарит березовый веник…»
Он распарит березовый веник,
И на камни плеснет кипяток,
Побежит кровь, волнуясь, по венам,
И кольнет по костям тонкий ток.
И, святясь изнутри и снаружи,
Будет пить очарованный чай.
Он прошел сквозь колымские стужи
И вернулся домой… Невзначай.
«Месяц зыбок в Ононе и розов…»
Месяц зыбок в Ононе и розов,
Что боюсь прикоснуться к воде.
Снились мрачные тени колхозов,
Где беда привалилась к беде,
Тризны мертвых с живыми глазами,
Юбилеи чертей в городах…
Болен я! Просыпаюсь ночами,
Явь меня настигает и в снах:
Там безумствуют грады и веси,
Скоморохи слагают стихи,
Круглосуточно празднуют бесы,
И напрасно кричат петухи!
А гордыню сменяет унынье
И тягчайший свершается грех -
Удушающий воздух пустыни
Отравляет безжалостно всех.
Самому себе страшно признаться,
Что схожу незаметно с ума.
Мне бы жить, ничего не бояться,
Но какая надвинулась тьма!
Жить бы в юрте у сопки на склоне,
Молчаливо мечтать у огня,
Видеть розовый месяц в Ононе
И поить вороного коня…
Дух бродяги просит воли,
Ломота уходит в дрожь!
Захмелев от ветра в поле
Бродит спеющая рожь…
В душных избах хлебосолы
Что-то прячут много лет,
Что-то копят невеселы,
Но чего-то нет и нет!
Строил он дома, заборы,
Закрывая даль дорог.
Глянет он на степи, горы…
И уйдет, не чуя ног.
Захлебнется вдруг и ахнет,
И расколет небо гром.
Как дрожжами поле пахнет -
Брагой, водкой и дождем!
Упадет бродяга в поле…
За труды и за приют,
Выжмут силы хлебосолы
И обратно отожмут.
.
«Отважный рыцарь Дитрих…»
Отважный рыцарь Дитрих в блестящем,
рогатом, шлеме очнулся в смутном недоумении.
Сливаясь с небом, тьма всадников откатывалась
за горизонт, как грозовые тучи.
Они появились внезапно и внезапно отхлынули,
как непредсказуемый ураган.
Бедный рыцарь Дитрих снял шлем с отломанным рогом
и огляделся. Было тихо, и солнце слепило глаза.
Над долиной переливался туман, а в зеленых травах
и ярких цветах сверкали латы и шлемы убитых,
тягостная роса войны.
Несчастный рыцарь Дитрих выдернул стрелу
из горла истекшего кровью коня.
Стрела отливала краснотой и была
на четыре пальца длиннее европейской стрелы
Славный рыцарь Дитрих не знал страха в битвах,
но сейчас ему стало страшно. Он закрыл лицо
ладонями и задумался…
Я знаю эти стрелы, пригнувшие и смешавшие народы,
создавшие сегодняшний мировой порядок.
Они сделаны из ветвей дикого персика-буйлэсана
и дикой акации-харганы, что растут за моим домом,
в солоноватой и суровой степи.
Даже не пытайтесь вырвать их из земли!
Даже не пробуйте разогнуть и выпрямить их!
Волокна их ветвей плотно и жестоко скручены,
как мышцы воинов и мастеров,
Делавших из них стрелы над кострами.
Это мои предки.
Но они были стихией самой природы,
а не ее отбросами, последний стадией
перед разложением, дающим новую жизнь остальному!
Стихия не знает препятствий,
Чтобы сделать и выпустить такую стрелу
нужны мощные люди и крепчайшие луки.
А кто бы мог натягивать их ежедневно и ежечасно,
покоряя множество народов в железе и бронзе?
Так какие же это были луки и руки?
Это были не мы, одряхлевшие телом и умом,
это были совсем другие люди!
Никто не знает, как возникает сила инерции
и как она испаряется…
Друг мой, историк, поэт и художник, так ты себя
называешь… Используй и соединяй анатомию
и другие науки, пытаясь познать себя и мир,
проходя по пыльным дорогам минувших столетий,
совершенствуя мысль и укрепляя свой дух.
Химические реакции, происходившие в моих предках
совершенно отличались от сегодняшних.
Ведь сказал же задумчиво один священник,
глядя на землю и звезды: «А, может быть, и химия?..»
А рыцарь Дитрих стал нищим бардом.
На городских и деревенских площадях
он пел, призывая людей укротить гордыню.
Он прожил долгую жизнь и был счастлив.
Он отдался божьей воле и укреплял свою,
Он не стремился судить других и узнать неведомое,
Он познавал себя и был счастлив.
Так Европа осталась на своем месте и расцвела.
А буйлэсан и харгана растут за моим домом,
в суровой и солоноватой степи…
Друг мой, историк, поэт и художник, так ты себя
называешь… Я зову тебя в степь.
Если выживешь – будешь жить!
И станешь – Историком, Поэтом и Художником.
А мир тебе покорится с радостью,
