Жил на свете мальчик – долговязый, тощий, со светлыми, будто выгоревшими волосами.
(Сельма Лагерлеф, «Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции»)
На пятачок, где когда-то сиял магазин «Русский квас», приехал желтый автобус, из него выходят пассажиры. Вечер пятницы, и всем весело – ведь впереди выходные дни, дни радости и расслабления. Кто-то решит отправиться в лес на лыжную прогулку, мечтая встретить там нечто сказочное, кто-то будет играть на тихой улице в хоккей, кто-то займется домашними делами и посмотрит хоккей по телевизору. Так отдохнут одни, другие, третьи…
Парень в серой куртке, девятиклассник Володя Глазков, обязательно махнет на зимнюю рыбалку, хотя для него воскресенье еще не настало, а суббота предстоит школьная и скользкая как лед Москвы-реки. Вполне вероятны две контрольные работы, серьезные встречи с многочисленными друзьями… неизбежная мелкая галиматья.
Парень в серой куртке сплевывает кислым снегом и закуривает; курит он сигареты «Дукат» с фильтром, любимый дым наших лучших школьников. Сам плотный и подвижный, большой любитель математики и парусного спорта, он не возражает против безобидных развлечений, таких как курево, девочки, потасовка. Володя Глазков – нормальный талантливый девятиклассник, нынешний друг Александра Смита, человека, который шагает рядышком в капюшоне, чем-то подавленный, ну или огорченный.
Ночь, нависающая над Москвой, почти южная, несмотря на середину февраля. Южная ночь, южный теплый снег, южное небо перед бурей, влажная Москва перед вьюгою. Глазков и Смит затевают полуночной, полувечерний разговор, на который вдохновила их послеавтобусная погода.
Разговор следующий.
– Как ты думаешь, Смит, стоит вообще-то учиться, получать знания и т. п.? Стоит в школе получать пятерки: они ведь ни о чем не говорят? Стоит жить и любить, если мы все равно умрем, и нас, быть может, похоронят?
Глазков рано немного повзрослел, подобные вопросы самого его давно уже не тревожат, да и тревожили несильно и недолго – но раззадорить бы Александра Смита! Смит улыбается:
– Стоит.
Ему неясно, что затевает приятель, непонятно.
– Ну вот например, Анастасия, учительница математики, твой классный руководитель, ставит тебе «пятерки»… а ведь это все относительно. Университет, академия… ты будешь поступать – вдруг в решающий миг получишь «два»?
– Да ну, Володь, это вряд ли.
– А все-таки вдруг… или поступишь, начнешь учиться: к чему, спрашиваю, тебе столько знаний… Солнце… жил, жил и умер.
Александр Смит молча и грустно думает. Он не решает, как ему ответить, не решается ответить хоть что-нибудь, и ситуация эта слегка сердит его и озадачивает. Озадачивает, а ведь Володя Глазков далеко не мудрец!
Но тот (в серой куртке) уже забыл, о чем идет речь. Кому-кому, а ему все эти пустые беседы надоели: зачем они, бессмысленные рассуждения о смысле? И пока Смит все еще в раздумьях, пока друзья приближаются к телефонным автоматам «таксофонам» (кто читает, кто пытается следить по карте, мог бы уже представить себе длинный путь по улице Академика Павлова или по параллельному ей лесу – но тот равен всего лишь ста футам), Володя срывает с друга капюшон и имитирует бросок туда окурка. Печальный Смит, отряхиваясь, не пытается и возразить. А Глазков смеется:
– Ну как, идем Сашке-то звонить?
– Ах, конечно!
Это Смит уже не помнит, для чего он сделал все эти шаги! Так увлек его ученый Вовка болтовнею…
Это едва не позабыл он о Сашке, Сашке, тонкой красавице из седьмого «Б»!
Смит готов к звонку, но дико, страшно волнуется. А Володя его поддержит.
Телефон – фантастика двадцатого века. Узкая тонкая трубка в руках у ребят режет слух, Владимир разговаривает весело, с заметным достоинством, Александр – робко, с неслышной надеждой. Людей кругом мало, зимний вечер почти пуст в эту пятницу, пятницу тринадцатого, но все же он не пуще ночи. Сашка твердо обещает бросить всех своих мальчиков ради одного из двух одиноких в будке, которому она уже полгода нравится, того, кто повыше ростом. Телефонная связь как на уроках физики (ах, не о них ли только что друзья в автобусе болтали?!), погруженных в неопределенные условия лабораторных работ, необъяснимая ни собеседникам, ни их сообщникам – учителям, снегу, небу, темно-синим стенам.
Голос приятный звучит.
Слушаю музыку слов.
Плавает музыка льдов,
музыка капель стучит…
музыка ветра сквозит.
– Ладно, мальчики, до завтра. Мальчик.
Друзья расстаются. Оставим парня в серой куртке, полосатой шапке с сигаретой…
Александр Смит приходит домой. Следуем за ним, не отстаем. Сегодня день рождения его прабабушки.
Смит с незапамятного времени привык звать ее бабушкой. Однажды давным-давно, когда ему было только три года, он обратил внимание, что папа и мама называют ее точно так же. «Я недоволен. Вы должны обращаться к ней: мама или тетя», – возмутился он, а его в итоге отругали, кое-какие детали постаравшись объяснить. Он все в общем понял, извинился, но для упрощения, хоть и не терпит фамильярности, все так же, пропуская приставку «пра», зовет ее бабушкой – и никто в семье не возражает.
Бабушка всякий раз встречает Александра из школы, разогревает обед, сердечно радуясь (однако не слишком бурно), если правнук принес пятерку. Может, потому он всегда был отличник? Может не совсем, не только… Бабушка старенькая, любит хоккей; по вечерам его смотрит.
В точности так и сегодня: стол, гости, а она перед TV-ящиком сидит собранно и глядит внимательно. По лицу тренера ЦСКА, моложавого мужчины в строгом костюме, бабушка по обыкновению легко угадывает счет. Впрочем, гость здесь всего один – друг и товарищ по работе отца дядя Паша, остальные – мама, папа и Котенок (младшая сестра Смита) – свои.
Разговор о шахматах: являются ли они видом спорта или нет, об интеллекте искусственных машин, ну и о времени, конечно. Появление Смита. Поздравление прабабушки от его имени и от имени Сереги Кошкина, его друга детства, который позвонил по телефону… бабушку не подозвали – ей плохо было бы слышно – ей передали привет.
