1 Глава
Для тех, кто не спал, эта ночь запомнилась проливным дождем, заставшим город Нант спящим и безлюдным. Этим утром он предстал словно обновленным, с которого дождь смыл всю былую дневную усталость, давая возможность вдохнуть в себя блаженный вкус свежести. Проточная вода все еще продолжала стекать с крыш, ныряя в водосточные трубы, и затем стремительно спускаться по наклонным бульварам, сворачивая в узкие переулки, образовывая собою лужи, перекрывающие пешие пути. Но если заглянуть в эти многогранные зеркальные фигуры, то можно увидеть, как после хмурых и свинцовых туч в них отражается весеннее лазурное небо, которое стремительно проносилось под беглыми шагами задумчивых прохожих, продолжая оставаться для них незамеченным. Но те, кто смог разглядеть отражение неба в темных лужах или поднял свои глаза вверх, увидел бы, как оно раскинуло над городом свои бескрайние голубые просторы, становясь все более ясным и чистым от восходящего солнечного света, что нарастал и в своем окрашенном розово-лиловом цвете постепенно сменялся на светло-золотистый с добавлением оттенка красного. Последний продолжал неустанно отражаться бликами на скользких крышах и витринах магазинов, подобно ребенку переливаться в струях фонтана, искриться на водной глади реки Луары, а также в рассеянном потоке мерно ложиться на брусчатке городских площадей. И вот снова очередное весеннее ненастье уступило теплому преддверию лета.
Кто-то непременно запомнит этот город именно таким, когда все вокруг словно превратилось в одну объемную размытую акварельную картину, где отсутствовали рамки и резко отчерченные границы. Это нерукотворное произведение было смело выставлено на обозрение, и терпеливо ждало своей участи от оценок искушенных жителей этого города, где один за другим просыпались и раскрывали свои окна в квартирах навстречу зарождающимся звукам улиц и прохладному утреннему воздуху. Перед ними был представлен не самый излюбленный жанр в исполнении самой природы, зато все вполне соответствовало данному времени года. И хотя на этой образной картине отсутствовали какие-либо инициалы, все и без того знали, кто ее автор. Природа, как самый свободный и независимый художник среди тех, кто нам известен. Ее творчество всегда оставалось противоречивым. У некоторых оно вызывает бурю негодования, но также среди прочих находились почитатели и ценители ее искусного перевоплощения и безграничной красоты, для которых она являлась несомненной и всеобъемлющей. Над ней не властен ни один критик и властитель дум. Ведь она всегда умело пользовалась только теми красками, оттенками и тонами которые для нее заранее смешивали и предлагали ей люди, где земля, словно одна большая палитра, на которой постоянно рождаются и смешиваются различные цвета и оттенки, благодаря которым одновременно создаются истинные шедевры и абсолютная безвкусица, вперемежку с бездарностью, имеющая разрушительный характер.
Это было апрельское утро, когда у берегов Луары в ожидании первых пассажиров все еще стояли речные паромы, по парку Годиньер мимо безлюдных скамеек и тропинок продолжал одиноко разгуливать ветер, словно искал кого-то. Вся атмосфера была проникнута спокойствием, и слуху отчетливо еще были слышны пения птиц, шелест листвы, движение воды в реках и прудах: звуки, которые еще не успели раствориться в шуме нарастающего движения города. Повсюду на раскидистых кронах деревьев ярко зеленели листья, и было видно, как каждый последующий весенний день преображал цветущие клумбы в садах и парках во что-то невообразимое, где все вокруг готовилось к торжественному возвращению долгожданного лета.
А в это время, в заполняющем посетителями привокзальном кафе города Нант, за столиком возле окна сидела озаренная все тем же утренним апрельским солнцем молодая пара – он и она.
Она – это хрупкая на вид девушка с яркой интересной внешностью и длинными, светло-русыми волнистыми волосами, и с не менее пленительным именем Жюстин Арно. Ее имя на слуху у приверженцев театра и не менее часто ее имя можно бы заметить в репертуаре местного драматического театра. Не случайно она является довольно известной актрисой в пределах своего города, а также за ее пределами для тех, кто смог однажды прочесть о ней статью, вышедшим в очередном номере парижского журнала «Вдохновленные». Выдержка из данной статьи, которая более точно определяло ее как актрису, говорило о том, что своими убедительными и запоминающимися ролями она сумела бы занять не последнее место в труппе парижских театров и смогла бы обратить на себя внимание и не без того искушенной публики. Всё бы ничего, если бы это смогло стать ее неотъемлемым желанием.
Если бы в данный момент в кафе вошел бы один из ее поклонников и обратил бы на нее свой взгляд, то он мог бы легко растеряться и не признать в ней ту собранную и сильной духом актрису, какой привык видеть во время ее спектаклей. С виду она была явно чем-то взволнована и напряжена, и видимо, поэтому она каждый раз слегка вздрагивала, когда в кафе заходили новые посетители и ненароком хлопали дверью. Этот и любой другой резкий звук выводил Жюстин из хрупкого душевного равновесия, столь сомнительного и без того шаткого спокойствия. Она с трудом сохраняла самообладание, чтобы не показать всю свою рвущуюся наружу слабость и беззащитность тому человеку, что сидел напротив. Ей с трудом удавалось держать себя в руках, едва находя самим этим рукам покой, которыми она то протирали стекло наручных часов, то постукивала по нему ногтем в такт секундной стрелки, то крутила вокруг своей оси чашку с недопитым кофе, то поправляла складки на одежде, которые при малейшем телодвижении образовывались снова.
Словно это была очередная ее роль, которую ей предстояло сыграть. Только зритель всего этого лицедейства был один. Да и она сама не знала как вести в сложившейся ситуации и что ей делать.
Все это немного забавляло того, кто сидел рядом с ней за одним столом и с интересом наблюдал за ней все это время, не проронив ни слова. Его явная заметная ухмылка так и не сходила с его лица, на котором также ясно читалось ирония и невозмутимость по отношению ко всему происходящему.
Сам он воплощал в себе иную фигуру, что отличалась высоким ростом, довольно уловимыми восточными чертами лица, которые он перенял от своей матери, что когда-то мигрировала из Алжира во Францию вместе со своей семьей. В связи с этим в его внешности западное перемешалось с восточным. Особенно это проявлялось в его черных, как смоль волосах, угловатых скулах и карих глазах, предметом спора, взгляд которых по большому счету был самоуверенный и пренебрежительный, ведь тот, кто им обладал, так и не научился скрывать своего равнодушия по отношению к тем, кто был ему безразличен. Поэтому он мог находиться рядом, но в тоже время быть настолько недосягаемым. В нем это подчеркивало его характерная манера поведения и подобный тон в голосе. Он был близок к тому, чтобы его перестали замечать и принялись бы избегать, а единственные чувства, которые он мог к себе вызывать, были обида и презрение. Это был не столько его умышленный выбор, сколько он был обязан своей сущности, что могло стать вытекающим результатом его прожитых лет, о которых он не любил распространяться и являлась темой запрета в любых обсуждаемых разговорах.
