Димке недавно исполнилось пять лет. Он шепелявил и ещё не научился выговаривать букву «р», и часто вместо буквы «с» называл букву «ш». Там где должны быть верхние передние зубы, у него торчали одни гнилушки. Зато нижние два зуба шатались, и вскоре на их месте должны были появиться новые. Димка бродил по больнице, и, показывая всем свою достопримечательность, гордо говорил:
– Жупки лаштут! – Потом он расшатывал пальцем почти выпавшие костяшки и с не меньшим восторгом пояснял: – Школо выпадут…
Медсёстры с усмешкой смотрели на него и советовали привязать нитку и, вырвав молочные зубки, бросить их мышке в норку.
– Фигушки… – зажимая ротик ручонкой, отвечал Дима. – Шами выпадут.
Отойдя от медсестёр, он начинал чесать щёки и кисти рук. Чесал он их почти постоянно. Особенно было неприятно, когда зудели руки. Маленькие кровоточащие трещинки не давали ему покоя. Запёкшаяся корка заново покрывалась капельками крови, и тогда Димка принимался слюнявить их языком, как волчонок, зализывая раны. Иногда он просил помазать ему болячки. Тётя Клава, чем—то напоминающая Димке его бабушку, нежно гладила его по головке, а после вела в процедурную и прикладывала какую—то вонючую мазь. Димка не любил запах этой мази, но ему сразу становилось легче, и даже некоторое время он мог не чесаться.
– Беги, Димочка, поиграй с ребятками, – приговаривала она. – Больше не трогай свои ручки. Я тебя скоро позову, и мы снова полечимся.
– Не надо укольчик, – насупившись, отвечал Димка и машинально прикрывал краем длинной рубашки исколотое заднее место.
– Да как же не делать, Димочка… – возражала тётя Клава. – Лечиться необходимо. Уже весь коростой покрылся. Иначе всё тельце чесаться будет.
– Ты меня пожалеешь? – спрашивал он, глядя на добрую женщину с тревожной надеждой.
– Обязательно пожалею, Димочка! – отвечала тётя Клава. – На руки я тебя не возьму. Сил нет. Ты для меня тяжёленький. По головке поглажу…
– Шпасибо! – обрадовано выкрикивал Димка и, поглядывая на ручонки, которые теперь хоть и противно пахли мазью, но зато не зудели, бодро выбегал из процедурной. Он опять показывал шатающиеся зубки и громко шамкал: – Школо выпадут…
– Беги, пострелёнок. Беги, горюшко ты моё, – говорила тётя Клава. – Беги, деточка, поиграй…
Димка уже не слышал её слов. Он опять вертелся возле медсестёр и снова пояснял: – Школо выпадут…
В этот день, как обычно, Димка разгуливал по коридору. Он хотел спуститься по лестнице на первый этаж, но, встретив доктора, вернулся назад. Доктор был хорошим дядей. Он никогда не делал Димке уколов, но не любил, когда дети уходили далеко от своих палат.
Возле процедурной Димка встретил тётю Клаву.
– Ах, вот ты где, – воскликнула она, – ну—ка, быстро в койку! Лечиться будем.
– Не хочу, укольчик! – захныкал Димка, заметив, что она держит правую руку за спиной.
– Не бойся, миленький! – ласково сказала тётя Клава. – Я тебе больно не сделаю. Я совсем тонюсенькую иголочку взяла. Чуть щипнёт, будто комарик укусит. Ты не почувствуешь.
– Не хочу укольчик! – повторил Димка, но всё же послушно поплёлся следом. Он знал, что тётя Клава делает уколы быстро и не очень больно, но всё равно, каждый раз испытывал панический страх.
Они вошли в палату, и Димка послушно лёг на кровать. Тётя Клава приспустила ему штанишки и не забыла повторить избитую фразу:
– Какой же ты худенький. Кожа да косточки. Ну, не бойся. Как комарик укусит…
Смоченной в спирте ваткой, она потёрла место для укола и, сжав пальцами его кожицу, умело и быстро воткнула иглу.
– Вот и умница! Почти не плакал, – похвалила она Димку, нежно погладив его по головке. Потом отдала ему шприц. – Иголочку нельзя. Уколешься. А шприц возьми. Как наиграешься, принесёшь.
