– Командир! Так мы едем или как?
Рослый парень двадцати с небольшим лет сверкнул гладко выбритым затылком и, заглянув в кабину автобуса, бросил на водителя недовольный взгляд. Но тот в ответ только развел руками – мол, что я могу поделать? – и кивнул в сторону полицейской машины, перегородившей улицу, вдоль которой нескончаемым потоком текла людская река.
– Ага! Понятно! – выдохнул парень. – Опять из-за этих сектантов город перекрыли!
– Ну, зачем Вы так? – неожиданно уважительно, на «вы», спросила женщина, с интересом разглядывавшая пеструю, многотысячную толпу. – Это же паломники! Они за нас на Великую реку ходили, а теперь возвращаются домой!
– И что? – не собирался сдаваться парень. – За что им такая честь? Ходили, бродили, – ухмыльнулся он, явно рассчитывая на поддержку товарищей. – А у нас тут шашлындос киснет!
Парень поднял сумку и, под одобрительные возгласы друзей, потряс ей над головой.
– В самом деле! – поддержал возмутителя спокойствия мужчина в деловом костюме, непонятно как оказавшийся в рейсовом автобусе. – Что они полезного сделали? Да на них же пахать надо! Вон, смотрите, какой кабан идет!
Деловой кивнул на крупного, широкоплечего мужчину с густой окладистой бородой и огромным рюкзаком, на груди которого, при движении, из стороны в сторону раскачивался небольшой образок святителя Николая. Мужчина обвел взглядом автобус, что-то сказал своему такому же широкоплечему и бородатому спутнику и через мгновение затерялся в толпе.
– Видели? – прошептала девушка, сидевшая рядом с предводителем веселой компании. – Видели, как он посмотрел? У меня, прямо, мурашки пробежали по телу.
– Наверное, это не мурашки, а клещи! – съязвил один из парней. – Говорят, в этом году их видимо-невидимо!
Девушка оторопело посмотрела на шутника и, вскочив с места, начала бить себя по рукам и ногам, пытаясь стряхнуть насекомых. Спутники в голос засмеялись.
– Да, ну вас! Дураки! – махнула рукой девушка и отвернулась к окну, изобразив обиду.
Одна из старушек, проходя мимо автобуса, улыбнулась и легонько постучала посохом по стеклу, словно приглашая пассажиров выйти и пойти вслед за паломниками. Водитель приветливо и чуть смущенно помахал ей рукой.
– Надо же! Да ей лет сто, не меньше! И эта туда же! А с внуками посидеть не допросишься! Точно! – раздались голоса.
– Так мы едем или нет? – снова взялся за свое парень.
Водитель покачал головой.
– Тогда высади! Тут не далеко, мы пешком дойдем!
– Не положено, – пробурчал водитель и скосился на стоявшую перед автобусом машину полиции.
– Не положено, – передразнил его парень, – Тогда, хотя бы, дверь открой! Духотища какая!
Парень задрал футболку и вытер сырое от пота лицо. Отчего на его животе обнажилась наколка с какой-то непонятной, сделанной на латинице надписью.
– Нечего тут стриптиз устраивать! – одернула парня пожилая женщина, сидевшая напротив и бережно, как ребенка, державшая бумажный ящик с рассадой.
– Верно! – поддержал ее муж, и с раздражением добавил. – Итак, уже почти всю Россию продали. Сталина на вас нет!
Парень опустил футболку и хотел, было, что-то сказать в ответ, но передумал, махнул рукой, пошарил в сумке, извлек банку пива, ловко щелкнул язычком и сделал несколько жадных глотков.
– Стой! Не положено! – прозвучало в конце автобуса, после чего по салону пошла людская волна – это кондуктор, расталкивая пассажиров, начала пробираться вперед, ближе к нарушителю порядка.
– Да что же это за страна такая! – разразился тирадой мужчина интеллигентного вида, после того, как кондуктор, проходя мимо, едва не заехала ему локтем в лицо. – Кому-то все можно! Можно, посреди дня, прямо по проезжей части, шастать туда – сюда, а кому-то, – мужчина немного театрально развел руками, – только и слышно, ничего нельзя! Даже окно открыть! Как будто мы не люди? У меня, например, аритмия. Мне теперь здесь умереть что ли?
– В самом деле! Я буду жаловаться! Да сколько же можно над людьми издеваться! Откройте двери! Дайте нам выйти! – раздались голоса.
Водитель растерянно закрутил головой и нажал на кнопку. Открылась передняя дверь.
– Давай, вторую тоже открывай! Я курить хочу! – басом прорычал с задней площадки здоровенный детина, сырой от пота, в расстегнутой до пояса рубашке.
Кондуктор, почти добравшись в начало салона, резко развернулась.
– А если кто без билета зайдет? Мне же не разорваться! Хочешь курить – иди вперед и выходи!
Представив, что здоровяк сейчас попрется сквозь переполненный салон к передней двери пассажиры переглянулись, но тут кто-то заметил:
– Последние идут! Скоро поедем!
Только тогда все заметили, что колонна значительно поредела. Если десять минут назад паломники шли плотными, ровными рядами, то теперь небольшими группами по пять-десять человек, которые из последних сил старались догнать ушедшую вперед икону, священников и певчих, но не могли. Стоптанные ботинки. Согбенные фигуры. Опаленные июньским солнцем лица. Даже смотреть на это было больно.
Наконец, показался последний ходок, которым оказалась вовсе не старушка или инвалид, а молодой, лет тридцати, священник в сером, местами затвердевшем от пыли и пота подряснике и длинной, помятой епитрахили. Глядя на то, с каким трудом ему давался каждый шаг, нетрудно было понять, что ноги ходока давно были стерты, причем сразу во всех местах, но он упрямо продолжал идти вперед.
Когда священник подошел ближе, Никита, все это время стоявший на подножке у передней двери и теперь, волей случая, оказавшийся на свежем воздухе, сразу его узнал. Это был Валерка – как еще совсем недавно называли его однокашники по семинарии и среди них сам Никита – а теперь отец Валерий, недавно рукоположенный в священный сан и направленный на служение в столь глухое село, что даже в Википедии о нем не было сказано ни слова.
То, что радости в этом было немного, конечно, понимали все. Никита даже предположил, что отец Валерий отправился в крестный ход неспроста, а чтобы помолиться о переводе на другое, более посильное и доходное место. Да вот, видимо, не задалось!
Что с ним случилось, и почему теперь молодой и полный сил священник ковылял, чуть ли, не последним? Этого Никита не знал и вообще, надо признаться, думал о другом. О том, чтобы товарищ поскорее прошел мимо и не встретился с ним взглядом. Почему? Потому что сейчас Никита мог идти рядом, если бы тоже пошел в крестный ход. Но он в него не пошел, решил остаться дома, чтобы лучше подготовиться к выпускным экзаменам, и теперь, глядя на паломников, все отчетливей понимал, что главного из них – на любовь к Богу и ближнему – не сдал.
