Сначала эта книга носила скромное название «Блокнот юного писателя».
Подразумевались язвительные комментарии, что автор не юный писатель, а физик второй молодости. Да и блокнот был не бумажным – его заменяла папка на жестком диске, куда сваливались заметки, миниатюры и даже мысли. Многие мысли, как оказалось, были высказаны задолго до начала нашей эры. Автор сначала смутился, но быстро выяснил, что об этом не все догадываются.
– Отлично! – сказал внутренний голос. – Тогда собирай книгу.
– Зачем? – спросил автор.
– Сам прочитаешь, когда придет третья молодость. Это поможет критично оценивать написанное и отучиться публиковать черновики.
Так мы и договорились.
***
Автор и Минздрав предупреждают, что в книге присутствуют страницы, где герои пьют пиво и курят. Чтение этих страниц опасно для вашего здоровья.
Говорят, что хорошие писатели должны от чего-нибудь страдать.
«Страдать надо, молодой человек, страдать, прежде чем писать», – говорил Достоевский молодому Мережковскому.
Ведь глупо писать, что ты хорошо пообедал, съездил к любовнице, а вечером с друзьями пил пиво и ругал правительство. Кого этим проймешь?
Совсем другое дело, если с трудом наскреб денег на сосиску с булочкой, потом узнал, что любовница тебя бросила, а все друзья вышли в князья и знать тебя не хотят.
– Так тебе и надо, – шепчут читатели, перелистывая страницы.
Процесс редактирования напоминает подготовку к экзаменам. После каждой страницы
вспоминаются важные и срочные дела: выпить чаю, досмотреть сериал, постричь кусты,
найти пропавшую авторучку, перечитать о бравом солдате Швейке…
Редактор, просмотревший рукопись, отметил, что надо выбросить, что изменить, что расширить.
– Со стороны виднее, – говорят мне.
Это так. Читая свои тексты, трудно убить в себе автора. Автор помнит, что вот это эссе писалось, когда на улице шел мокрый снег, а миниатюры рождались под ночной концерт лягушек в пруду. Ты вспоминаешь лягушек и жалеешь, что они исчезнут вместе с выброшенными строчками.
Однажды я написал рассказ.
– Много прилагательных, – сказали мне.
Убрал.
– Да и наречия лишние.
Убрал.
– Вот еще тут…
Убрал. Осталось одно заглавие.
– Хорошо-то как! – сказали мне.
Вдруг понял, почему могу писать только кратко. Мне обрезал крылья журнал «Доклады Академии наук», куда я, еще дипломником, отправил свою первую статью. Меня заставили десять страниц текста ужать до трех.
– Ведь будет непонятно! – сопротивлялся я.
– Нам наступают на пятки, сейчас скорость важнее! – учили меня.
– Запомни, – добавляли учителя. – Короткие статьи читают, а длинные только просматривают.
Накапливаемая внезапность
Что-то пришло внезапно? Это неправильно. Все имеет историю. Внезапно мы осознаем момент, когда количество уже перешло в качество.
Иногда ко мне приходили замечательные мысли. Казалось, в самый неподходящий момент. Переходишь улицу на красный свет и вдруг осознаешь, что влюблен в женщину, на которую год не обращал внимания. Или стоишь в очереди за борщом в столовой, и тут озарение – все сделанное в лаборатории за последний месяц надо выкинуть. Или идешь веселый, энергичный, ловишь равнодушный женский взгляд и внезапно с болью понимаешь, что тебе уже не двадцать и даже не тридцать.
До этого работало подсознание. Часть мыслей была о реальном мире, а другая накапливала всякие виртуальные гадости или радости. А потом реальный мир соединился с виртуальным, и пришла та самая внезапность.
Садишься писать рассказ, проходит вечер, второй, третий, а потом вдруг понимаешь, что рассказ не идет. Вроде и герои начали жить, и события произошли, но все это неинтересно, как неинтересна жизнь соседа-пенсионера, смотрящего целый день Первый канал ТВ.
Музы тоже приходят и уходят внезапно. Теперь я знаю, где они были, когда я сидел за компьютером, мучительно пытаясь складывать слова в предложения. Они прятались в подсознании и вели там свою разгульную музовую жизнь, не желая делиться со мной своими находками.
Музы нужны даже для фотосъемки. Иногда проснешься утром, глянешь в окно на серый дождь, и сразу куча идей, как передать грусть и слякоть, заполнивших мир. А на следующий день за окном солнце, краски, сплошная радость жизни. Берешь в руки камеру, идешь по улице и не видишь кадра.
Что это? Почему внезапно все погасло? А потому, что в этот момент из подсознания внезапно вылезли другие проблемы: завтра к зубному врачу, не идет проект на работе, забыл, кто такая Семирамида, откуда взялось выражение «врет как сивый мерин» и кем приходилась Петру Первому Анна Иоанновна.
Что же… бывает и так. Бороться с этим трудно, да и надо ли? Проще сходить к стоматологу, закончить проект, узнать про Семирамиду и древнюю Ассирию, а лишь потом выйти с фотокамерой на улицу или сесть за компьютер, решительно забыв про неоконченный рассказ.
Каждый пишущий знает, как сложно бороться с повторениями.
Мы не компьютеры, мы забываем. Или чем-то так переполнены, что поневоле везде расплескиваем одни и те же воспоминания.
Однажды мой виртуальный друг Сергей Еремин провел анализ всего, что я написал. Читая, он устал от моих вечерних электричек и платонической любви.
Я хотел написать, что не виноват – ведь моя молодость прошла в электричках.
Но вовремя остановился. Мало ли у кого где что прошло. Читателю это знать не обязательно.
Я вполне мог бы написать, что дело было в самолете.
Приземляется самолет в городе Мытищи, входит загадочная женщина. В салоне сразу запахло французскими духами. Все пассажиры моментально забыли, что из разбитого иллюминатора тянет сыростью и туманом.
– На платформе Тарасовка самолет приземлится? – спрашивает незнакомка.
– Да, – говорю я, не отрывая глаз от ее красивой дубленки. – Только там темно и страшно. Я вас провожу от аэродрома домой.
– Спасибо, – улыбается незнакомка, и мы взлетаем.
На темной, заснеженной улице пытаюсь узнать номер ее телефона.
– Зачем? – спрашивает незнакомка.
– Буду звонить и приставать. Иначе, через много лет меня обругают, что слишком часто общался с женщинами платонически.
– Со мной вы не будете общаться платонически?
– Никогда! Иначе, будущим поколениям будет неинтересно.
Она диктует телефон и интересуется, есть ли у меня квартира. Квартиры у меня нет.
– Студент, что ли?
Удрученно киваю.
– Учись, студент! – смеется незнакомка. – Подрастешь – позвони!
И тут рассказ надо оборвать, чтобы сохранить интригу. Электрички в сюжете нет, но элементы платонической любви остались. Никак без нее не получается.
Еще я люблю и повторяю слово «диван».
Мне даже пишут, что мои тексты – непереносимый гимн дивану.
