© Кравчук Л., 2019
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2019
Я не видела войны, я видела глаза тех, кто прошёл дорогами Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.
Посвящаю свои воспоминания памяти родных и близких, соседей, всех, кто жил в одном дворе за «высоким забором», кого мы любили.
Дороги жизни – словно большие и малые реки, у которых есть свои истоки, повороты, подъёмы и спуски. События, встречи, которыми одаривает человека судьба, подобны ручейкам, устремлённым в единый поток.
Давно остались за «горизонтом» минувших десятилетий – двор за высоким забором, соседи и родные. Непохожие друг на друга, они стали для многих первыми учителями по ненаписанному учебнику, с коротким и простым названием – «Жизнь». Дорогие голоса, лица, словно накрытые волной стремительного жизненного потока, растворились в невидимом пространстве времени. Имена соседей и родных не вошли в книгу истории, но навсегда остались бесценным даром сердечной любви.
50-е годы двадцатого столетия были непростыми. Это были годы восстановления страны после окончания Великой Отечественной войны. Несмотря на трудности и лишения, сибиряки не растеряли свои несметные богатства – щедрость души и доброту сердца, способность сопереживать, делить горе и радость пополам. Возможно, поэтому память так бережно хранит впечатления детства − свой исток.
Если ангелы на небесах услышат мои слова благодарности, они споют песню вечной любви и памяти давно покинувшим земные просторы соседям и родным из далёкого детства.
Их звали…
Баба Лиза!
Баба Пана!
Кузьма!
Баба Марфа!
Баба Катя!
Тётя Маруся!
Тётя Галя!
Тётя Аня!
Тётя Надя!
Дядя Вася!
Дядя Паша!
Гришка Непомнящий (Григорий Савельевич)!
Слава Тебе, край и предел высочайшей человеческой мечты – мечты детства!
г. Красноярск[1]. 1936 г., улица Дубровинского
В далёкие 50-е годы двадцатого века тишину улицы Ломоносова нарушало не только голосистое пение петухов и кудахтанье кур. Над крышами домов с понедельника по субботу раздавался настойчивый громкий гудок. Казалось, что огромная труба зависала над городом, чтобы своим мощным звучанием по утрам напоминать о начале трудового дня, а по вечерам о завершении.
– У-У-У-У-У… – летело над городом, окутывая дома густым монотонным трубным гулом.
Это был «голос» заводского гудка комбайнового завода[2]. Сам завод находился рядом с жилыми домами.
По рабочим дням улица Ломоносова становилась немноголюдной. Воскресенье, долгожданный день, был исключением – заводской гудок никого не будил, молчал. Двор постепенно наполнялся знакомыми звуками, голосами. Кто-то стучал молотком, кто-то пилил дрова, кто-то делился очередной новостью. В этом многоголосном «ансамбле» каждый звук, голос казался родным.
В один из таких дней все были озабочены подготовкой к Наташкиному дню рождения.
– Лиза! Ты проснулась? Маленько[3] дрожжей не осталось? – спрашивала Аня с крыльца соседнего дома. – Наташеньке сегодня исполнилось шесть лет. Надо бы пирог испечь!
– Помню, как не помнить! И дрожжи, и мука остались, – отвечала баба Лиза. – Вот только маргарина на тесто не хватило, – вздыхала она.
Баба Пана в стороне не оставалась:
– Да-а, время летит! Уже шесть лет? Не успеешь оглянуться, как в школу пойдёт!
Она удивлялась и тут же подсказывала:
– Маргарин у Марфы спросим да пирог из свежего тайменя[4] испечём! Кузьма вчера привёз, поймал в верховьях Енисея! Огро-о-омного! Вот такого! – раскинула в стороны руки баба Пана.
Баба Лиза продолжала:
– То-то мои внучки к Марфе зачастили. Каждый божий день только и слышу: «Баба Марфа! Открой! Это мы, соседки твои! Разреши маргарин попробовать».
– Ой! Беда с ними! Танюшка, как проснётся, оденется и бежит чай пить, то к Марусе, то к Марфе. Кулачками стучит в дверь: «Чайню, чайню!!!»
– Дааа… «Муся, это Таня, подружка твоя! Муся! Открой! Таня пришла чайню пить!»
– Дома есть не заставишь, а к Марусе, к Марфе за чаем бегает, – по-доброму смеются бабушки.
Делятся новостями. Да и новости где ещё можно услышать?! Только во дворе.
Валеркина баба Марфа в стороне не оставалась. Услышав громкие голоса соседок, прихрамывая, она медленно спускалась с крылечка своего дома:
– Мой Гришка вчера принёс полкилограмма маргарина, выдали в «Каменушке» за хорошую работу. Вот, думаю, кстати! Лиза, Пана! Возьмите на пироги!
– У нас как раз куры яйца снесли! Теперь всего на пирог хватит, – радовалась баба Лиза.
– Если дождь соберётся, чай у нас попьём! Самовар-то у меня купеческий, немаленький!
– У Василия сегодня выха-а-адной! Если па-а-авезёт с па-агода-ай, накроем во дворе! Вася с гармошкой выйдет! Девчонки па-а-арадуются, па-а-а-апляшут, па-а-аздравим нашу именинницу, – присоединялась к разговору тётя Галя.
г. Красноярск. Продовольственный магазин ОРСА железной дороги «Каменушка» на перекрёстке улиц Ленина и Профсоюзов.
(Фотография с сайта-kraskompas.ru)
Галя отличалась от сибиряков необычным произношением. Вместо всем привычного «о», она растягивала звук – «а-а-а». Не «по-огода», а «па-а-а-года».
– Наша ма-а-асквичка, – говорили соседи.
Тётя Галя как никто другой любила наряжаться, ярко румяниться, пудриться. Каждый раз, когда она проходила от калитки до своего дома, от её духов ещё долго на весь двор держалось нежное благоухание, а от высоких каблучков на тропинке до самого крыльца её дома оставались глубокие вмятины. Все соседские девчонки, маленькие модницы, мечтали о таких тонких высоких каблучках.
Когда Галя уходила на работу, Нинка, её дочка, разрешала подружкам померить мамины туфельки, открыть блестящую коробочку, где хранились помада и крем. Трудно было удержаться, чтобы не накрасить щёчки землянично-розовым душистым кремом, а сверху подкрасить губной помадой.
Однажды, едва успели подружки дотянуться до верхней полочки шкафчика, как в комнату вошла тётя Галя. От неожиданности коробочка с румянами, пудрой, помадой, с разными цветными карандашиками вырвалась из детских рук, с шумом упала на пол и подкатилась прямо к ногам тёти Гали. Наступила молчаливая пауза. Тётя Галя медленно наклонилась, подняла всё, что рассыпалось из коробочки-шкатулки, посмотрела на испуганных девчонок, покачала головой и, слегка сдерживая улыбку, сказала:
– Так вот почему земляничный крем и губная помада заканчиваются так быстро! Эх вы! Горе-модницы! Нехорошо без разрешения брать чужие вещи. Вы, девочки, без помады и без румян красивые.
От стыда накрашенные щёчки подружек ещё больше покраснели, головки поникли. Нинка всхлипнула, Лора вытерла рукавом новой белоснежной кофточки ярко-красные от помады губки.
Тётя Галя потрепала всех за косички:
– Модницы вы мои!!! Подрастёте – поймёте!