У многих из нас жизнь начинается одинаково. Ты слышишь боль, испытываешь ее сам, инстинктивно делаешь свой первый вдох, и дальше это становится совершенно обычным. Быстро. Тебе не нужно этому учиться. Ты дышишь. Первое прикосновение – руки врачей, одетые в резиновые перчатки. Звуки, которые ты слышишь уже отчетливей.
Теперь не больно. Ты открыл глаза и, кажется, проснулся от долгого сна. Здесь. Вне утробы. Ты чувствуешь запах матери. Он успокаивает, потому что ты жил в ее теле всю свою жизнь. Этот запах знаешь только ты. Молоко, тепло маминых рук. Ты чувствуешь защиту. А дальше ты не предполагаешь, что тебя ждет вне стен этой палаты. Ты еще не умеешь мечтать, и тебе нечего сравнивать.
Дороги от родильного дома всегда ведут в разные стороны: в голод и нищету, в роскошь и богатство, в любовь и равнодушие. И именно здесь, в том месте, куда тебя привезли из роддома, твоя отправная точка. И неважно, кто они, твои родители или те, кто тебя воспитывает, важно, кто ты и как ты сам с этим всем справишься.
Мать Марка умерла в родах от потери крови. Он знал ее тепло и ее запах лишь тогда, когда она ходила беременной. Ему казалось, что он помнит это до сих пор. В тот день горе и радость объединились и стали друг другу близкими друзьями. В одном доме смешались детские игрушки и черные ленты. Она подарила ему жизнь и ушла из нее навсегда. Свежей весной. Несправедливо. Отец Марка делал все, чтобы его сын вырос достойным человеком. Он знал, что справится. Ради нее. И ради сына.
Марк не любил зиму, он любил ее окончание. Февраль – тот месяц, когда должен заканчиваться календарный год, чтобы, оставив за собой черный от грязи снег, подарить начало чего-то нового и прекрасного.
Сегодня было морозно. Ледяная корка выпавшего ночью снега ломалась под подошвами грубых ботинок, провожая приятным скрипом.
Сегодня именно тот день, когда зимой можно надеть припрятанные с лета солнечные очки. Солнце, отражаясь от снежной глади, слепило глаза и своим теплом путало привычные ощущения февраля с его метелью и холодными ветрами.
С легкой щетиной и улыбкой, которую невозможно было скрыть, даже если он этого хотел, он наконец спокойно брел по утреннему городу. Темно-серое полупальто и шарф крупной вязки, свободно обмотанный вокруг шеи. Ветра практически не было. В такую погоду нужно объявлять официальный выходной всем, кто спешит переместиться с кухонного стула в офисные кресла.
В стеклах отражались привычно хмурые и озабоченные лица людей, торопливо и в то же время сосредоточенно следующих по своим маршрутам. Автомобили сигналили, водители искали в телефонах лучшие пути объезда. Утренние пробки – ежедневный экзамен на стрессоустойчивость. Почти каждый считал себя на дороге самым главным. Но здесь поистине главными были светофоры. Именно они решали все. Кому-то помогали, предоставляя свободный путь, а кого-то обламывали, не дав проскочить на мигающий зеленый. Особенно по утрам недовольные водители нервничают и ругаются матом, обвиняя столб с трехцветными фонарями. Это выглядит смешно. Водители автобусов устраивали неформальные гонки за пассажирами, перестраиваясь с правой в крайнюю левую полосу и обратно. Несомненно, этот транспорт, покрытый толстым слоем дорожной пыли и грязи, своим внешним видом портил белоснежную картину яркого сегодняшнего утра. Прохожие с опущенными головами спускались в переходы, смотрели на часы и бежали по эскалаторной лестнице под землю, чтобы скорее войти в портал, который доставит их на другую сторону города за минуты. Здесь каждый ведет счет времени, заботливо экономит минуты. Но ценность этого времени была у каждого своя. Кто-то тратил его на семью, кто-то на спорт, кто-то на сон, кто-то на любовников или любовниц. Только безразличные к течению времени дети, сидящие в своих колясках, и старики, уставшие за большую жизнь торопиться, будто из кресел кинотеатра смотрели в экран, уравнивая и стабилизируя амплитуду этих упорядоченно-беспорядочных движений.
Сейчас Марк, как и они, вносил свой вклад в это равновесие. Он шел, задрав вверх голову. Фасады застывших зданий, в тоске наблюдавших изо дня в день одну и ту же картину, плыли рядом. Они здесь нечасто были удостоены внимания прохожих.
Марк чувствует течение времени, он знает, как пахнет воздух, он видит, какого цвета небо, ощущает на своем лице теплые лучи еще зимнего солнца и не понимает, как это было все незаметно раньше для него. Впитывая в себя прохладный воздух и поглощая каждую секунду, он не упускал ни одной мелочи окружающей его обстановки.
Перед глазами открылся знакомый сквер. Кажется, раньше тут было все не так, а может быть, и так, раньше Марк не обращал на это внимания. Здесь не было красивых фонтанов, произведений искусств, не было привезенных из ботанического сада кустарников или деревьев.
В центральной части сквера расположилась большая оформленная городскими властями клумба. Удивительно, но даже сейчас здесь можно увидеть яркие краски неизвестных ему растений. От дорог сквер отделялся лентой кустарников, а вдоль них разместились аккуратные скамейки, окрашенные в светло-ореховый цвет, с темными затейливыми ножками, что скорее и придавало этому месту мягкости и тепла. В центре стоял высокий из темного металла с рельефной структурой столб с часами с двумя циферблатами, обращенными по разные стороны, а сверху располагался флюгер с поворотной стрелкой и указателем сторон света.
Даже здесь часы. Они всегда корректируют наши планы, даже если мы все предельно точно рассчитали. Иногда достаточно, чтобы секундная стрелка совершила один-единственный ход, чтобы все в корне изменилось.
Сквер располагался на перекрестке двух довольно оживленных улиц, перейдя одну из которых Марк тотчас оказался бы в любимом баре, в котором часто проводил время за бокалом вкусного ирландского эля, смотря спортивные трансляции. Зимнее, но уже теплое солнце перенесло Марка в беззаботное детское лето, и этот сквер почему-то напомнил бабушкин сад, небольшой и прохладный, с большими тенистыми яблонями, с деревянным столом и покосившимися лавками возле него. В саду стоял выложенный из красного и белого кирпича дом по форме как на детских рисунках, с двухскатной крышей, дымоходом и небольшой верандой.
Он любил приезжать сюда в детстве. В голове роились воспоминания:
«Вставай, малыш, просыпайся, утро уже, слышишь, петухи как орут?»
Марк просыпался в деревне рано, наверное, потому и сейчас не может спать долго, а на тумбе рядом с кроватью уже стоял стаканчик с только что собранной с теплом и заботой малиной. По дому разносился запах жаренных в большом количестве масла оладий, а при входе в кухню запах дополнялся ароматом меда.
