Начнём, казалось бы, издалека (на самом деле – нет, начинаем с того, что под рукою).
Древнерусская литература пребывала в круговороте священной истории.
Несмотря ни на что, древнерусская литература даёт ощущение умиротворения, смирения, мирооправдания. Посреди любого из этих слов – мир.
С миром в сердце мы живём посреди мира земного. Эти ощущения унаследовали Пушкин, Толстой, Блок, Есенин.
Издревле русский народ жил от одного евангельского праздника до другого.
События Нового Завета воспринимались как происходящие – здесь, сейчас и всякий раз – внове.
Так мы стали воспринимать и свою историю. Так наша история стала воспринимать нас.
Раз в столетие случалась великая победа – очередное спасение Руси, или великое потрясение, или иная невидаль, вроде путешествия в Индию или в космос. Эти дни и дни русских святых пополняли евангельский круговорот, но не изменяли его.
Кто-то говорит, что это заколдованный круг. Ну, хорошо, пусть круг – но это не тупик.
Это карусель русской истории, которая никогда не наскучит.
В четырнадцатом году третьего тысячелетия нам в очередной раз показалось, что мы летим в тартарары. А мы просто зашли на очередной круг.
Была прозрачная погода, и всё вокруг было особенно резко вычерчено.
Чуть прищурившись, можно было увидеть всё те же лица, знакомые нам по нашей такой юной, такой древней истории: воители, праведники, бунтари, мытари, вельможи, юродивые.
Благодарение, что нас вновь не обнесли этой чашей.
Подробно останавливаться на тех или иных событиях минувшего года незачем. Чем больше на них смотришь, тем чётче осознаёшь, что они уже случались не раз.
Просто мы их ещё в нашей земной жизни не видели – но теперь многое показали и нам.
В этой книге куда чаще будет идти речь о том, как те же самые события выглядели прежде.
Нет смысла отвечать за чужую историю, но про свою мы теперь в очередной раз знаем точно – у неё нет «прогресса». Само это слово смешно и надуто, как воздушный шарик. Прикоснись острым – и он лопнет, детям на смех.
Разве может быть «прогресс» у вечности?
Крутись, карусель.
Этот год назревал, и однажды посыпался как град.
Короткую антиутопию о том, что Украина распалась на две части и там идёт гражданская война, я написал ещё в 2009 году.
Не скажу, что я один был мучим подобными предчувствиями. Любой зрячий мог это предвидеть.
В мае 2013-го мы сидели посреди солнечного Киева, неподалёку от Крещатика, с украинскими «леваками» и прочими разумными ребятами из числа местной интеллигенции – которых, впрочем, в силу отсутствия у них «оранжистских» иллюзий, патентованные украинские элитарии числили по разряду маргиналов.
Тогда, за полгода до Майдана, мы много говорили обо всём, что через полгода странным и страшным образом сбылось.
Наши разговоры были записаны и вскоре обнародованы.
Когда события, ныне всем известные, начались – нам не пришлось выдумывать наши речи, чтоб оказаться постфактум самыми прозорливыми, и кричать: а мы знали, а мы знали!
Мы знали.
Пожалуй, приведу несколько цитат из наших бесед – вы можете легко проверить, что публикация их состоялась, когда ещё ни одна покрышка не дымилась в центре Киева.
Приезжаешь, бывает, – говорил я, – в какую-нибудь не очень далёкую страну – из числа республик СССР или стран Варшавского блока, и через какое-то время ловишь себя на одном болезненном чувстве: в этой стране идёт тихая реабилитация фашизма. Неужели никто ничего не замечает?
Не подумайте, что это выражается исключительно в русофобской риторике, зачастую характерной для иных зарубежных медиа, – к таким вещам мы давно привыкли. Нас не обязаны любить, да и не любить нас тоже есть за что: наследили, накопытили.
Проблема в другом. Собственную идентичность эти страны ищут почему-то в тех временах, когда они носили фашистскую форму, отлавливали местных евреев и переправляли куда велено, а потом яростно воевали с «большевистскими оккупантами».
И при этом, едва, к примеру, я оказываюсь в Европе, местная пресса тут же начинает трепать меня на предмет «русского деспотизма», всяких там нацболов и новейшей сталинианы.
«Побойтесь Бога, – всякий раз хочется мне сказать, – у вас тут в половине соседних стран полиция одевается так, что их от полицаев 1941-го не отличишь, памятники ставят профашистским головорезам – а вы всё в России ищете то, что у самих под боком».
Но то, что у них под боком, они не очень хотят видеть – все эти страны понемногу ползут в разнообразные евросоюзы, и вообще, в отличие от России, воспринимаются как вполне цивилизованные.
Другое моё удивление связано с тем, что если встретишь в описанной выше стране российского либерала – на гражданском форуме ли, в кафе ли – то сидит он зачастую в кругу той публики, среди которой его в принципе быть не должно.
В России наши патентованные либералы собаку съели на борьбе с «фашистами»: ищут (и находят!) их то под лавкой, то на чердаке, то в газете, то на митинге; но едва выберутся за кордон к ближайшим соседям – как нюх пропадает.
Или, наоборот, обостряется?
В нашей стране они только и делают, что говорят об «авторитаризме» и «националистическом реванше», вне её пределов ничего подобного не различают при самом ближайшем рассмотрении.
…Попивая киевское разливное, мы всё это обсуждали с одним украинским парнем из «левых», Виктором Шапиновым.
– Россияне вообще обычно не разбираются в украинской политике, думают штампами, – рассказывал Шапинов. – О поклонниках УПА, батальона «Нахтигаль» и дивизии СС «Галичина» в российских либеральных СМИ часто пишут как о «демократах». Мы даже отправили в редакцию «Эха Москвы» открытое письмо, когда новостная служба этой уважаемой радиостанции написала о пришедших в зал заседаний Киевсовета нацистах-боевиках в масках и с ножами как о «гражданских активистах». Эти «гражданские активисты» также развернули там знамя с «кельтским крестом» – известным европейским неонацистским символом. Так вот, «Эхо» нам так и не ответило… На митингах антипутинской оппозиции я сам пару раз видел знамя организации «Свобода» – а это ультраправая, неонацистская партия. Один из её лидеров, ныне депутат парламента, выпустил для «партийной учёбы» сборник статей Геббельса, Муссолини, Рёма, Штрассера и других фашистских преступников.
– Что побуждает часть украинских политических элит искать своих предшественников именно в тех временах? – спрашивал я, имея в виду Вторую мировую и прямых перебежчиков на сторону нашего тогда ещё общего врага.
Ответ мне был известен заранее, но я сверял свои ощущения с тем, что думают украинские знакомые.
– Ключевым моментом здесь является антикоммунизм, – отвечали мне. – Героями и «отцами нации» должны быть все, кто боролся с коммунизмом. А в тридцатые-сороковые флагманом борьбы с коммунизмом была нацистская Германия. Вот поэтому и героизируются Бандера, Шухевич и другие коллаборационисты. Историю украинского государства приходится вести от этих «героев». Иначе придётся признать, что сегодняшняя украинская государственность – это продукт позднесоветской бюрократии УССР, которой было выгодно не подчиняться общесоюзному центру в условиях начавшегося раздела общенародной собственности. Проще говоря, украинская часть советской бюрократии хотела сама определять, что и кому достанется на подконтрольной ей территории. Именно этот корыстный и далёкий от национальной духовности мотив и был основой создания независимой Украины. А национализм был лишь удобной ширмой для прикрытия масштабнейшего передела собственности.
