ЕЛЕНА ПОПОВА
– Макс? Ты помнишь Марту?
– Ты опять нажрался, скотина?
– Нет, сегодня еще не успел, – его вечный импресарио, Вадька, захлебываясь, затараторил в трубку. – Марта, бешеная казачка. Я тебе ее привез из какого-то Мухосранска. Лет десять назад. Она еще девственницей была в свои преклонные семнадцать. Ты с ней не проиграл ни одного чемпионата. Вспомнил? Она еще разнесла половину гостиницы, когда ты взял Витку в партнерши. Макс, напрягись! Помнишь, что она орала, когда мы сдавали ее в полицию? Макс, она была беременна. От тебя беременна.
Великий тангерос Макс Череп умирал от рака костного мозга.
Черепом он был не всегда. Кличка, почему он даже уже и не мог вспомнить, прилипла к нему в школе. И он не видел никаких «против» почему бы ей не стать его фамилией, когда в восемнадцать лет пришел в ЗАГС избавляться от своей – родовой, ненавидимой до одурения.
Единственное, что он позволил оставить себе из воспоминаний о своей семье – любовь к музыке. И к танго.
Высокий, выше, чем обычно принято быть танцору, с характерным, совершенно индейским лицом, внешне холодный, даже чопорный, с безупречной танцевальной техникой он покорял публику на любом танцполе. Партнерш он менял так часто, как ему хотелось. Все они проходили через его постель. Будучи превосходным любовником, он никогда в них не влюблялся. Просто он считал, что только так он может научить их быть с ним одним целым, подчиняться взмаху его ресниц и без стыда отдаваться ему в танце.
Марта? Провинциальная дурочка со смешным выговором. Никогда не могла отличить Вивальди от Шопена. Вадим буквально силой заставил Макса попробовать ее. А потом он иначе, как магией, не мог объяснить, что с ней происходило, едва начинала звучать музыка. Марта – естественная, дикая, пластичная, своевольная – стала первой партнершей, которая бросила ему вызов. Она иногда брала над ним верх и никогда не сдавалась без сопротивления. Вадим веселился и говорил, что она влюблена в него, как кошка. Может быть. Макса это не волновало. Их танго било током! Он неизменно в черном, она – в красном. Выпуская демонов и хороня ангелов. А потом Марта поправилась. И он ее выкинул из своего танца и из своей жизни.
– Але, Макс, ты меня слышишь? Пересадка твоего собственного костного мозга уже бесполезна. Аутентичного донора ты можешь просто тупо не дождаться, и все твои миллионы не помогут с твоей идиотской группой крови и отрицательным резусом. А вдруг она и вправду родила от тебя? Ты понимаешь, что это твой шанс?
***
Марта нашлась. Она жила в Питере с девятилетней дочкой. Занималась каким-то цветочно-дизайнерским бизнесом. Как сказал Вадька, золотой туалетной бумаги, конечно, нет, но и по помойкам не шарится. И наотрез отказалась встречаться с Максом.
Вадим привез его прямо к мартиному дому и помог выбраться из машины. Когда Марта вышла из подъезда, он даже сумел немного выпрямиться и чуть-чуть улыбнуться, ругая себя, что вынужден заискивать.
Марта, увидев Макса, отшатнулась, как от удара. Потом медленно подошла к нему, заглянула в глаза, слегка покачала головой и со словами «Варя – не твоя дочь!» ушла, ни разу не обернувшись.
***
Боль бездушными зубьями вгрызалась в позвоночник, скрючивала пальцы, царапала горло, мешая дышать.
На краешек кровати присела женщина.
«Марта? Нет, эта седая. С пергаментной кожей. Острые скулы. Такой Марта станет, наверное, лет через пятьдесят. Глаза! Глаза те же: взбесившейся мартовской кошки. Грудь, бедра, как у той, восемнадцатилетней Марты…»
– Ты кто? – то ли просипел, то ли подумал Макс.
– Я? Я твоя страсть, твое томление, блаженство, судорога обладания. Танец, любовь, оголенный нерв и бесконечное страдание.
– Почему в черном?
– Нам запрещено в красном. Скажи спасибо, косу на склад пристроила. Силикона, вот, немного выдали, – женщина усмехнулась и призывно покачала соблазнительными формами. – Слышишь? «Забвение» великого Пьяцоллы… Не успеем вступить.
Она поднялась, сверкнув умопомрачительным разрезом, вскинула голову точным танцевальным движением, которому он сам ее научил когда-то, и неотвратимо двинулась ему навстречу, раскинув руки…
***
Варя открыла глаза. В комнате было ошеломляюще холодно. Завернувшись в одеяло, она пошлепала к приоткрытой двери на балкон, оставляя следы на надутом ветром снегу.
Марта стояла, вцепившись в перила. Босая, в насквозь мокром куцем халатике.
– Мам, ты с ума сошла? Что случилось? Ты вся синяя.
– Умер твой отец, Варенька. Поди, поставь чайник, будем завтракать. Я сейчас приду.
Архангел с тряпичными крыльями
МАРИЯ СОЛОВЬЁВА
Утро не задалось с вечера, когда я увидел в Инстаграме Юлькино селфи с пляжа. Она немного поправилась, но это ей шло. Ярко—красный купальник, тот самый, мы его купили, когда я смог вывезти её в Тай на первые кровно заработанные. Юлька выглядела совершенно счастливой и улыбалась так, будто знала, что я увижу её глаза.
Короче, вместо того, чтобы выспаться перед важной встречей, я выпил всё, что нашел в доме. И теперь тупо передвигал ноги в сторону метро, морщась от каждого удара пульса в висках. А потом на меня обратила внимание эта шавка. И не просто обратила, а вцепилась с мерзким визгом в мою ногу.
– Цербер, не смей! – неожиданно зычно крикнул старикан, рядом с которым тусило это нечто.
И тут я остановился начал смеяться, как идиот. Патлатая мелкая дворняга, которая мечтала родиться пекинесом китайской императрицы, но что—то пошло не так, и – Цербер!
– Молодой человек, простите, ради бога! – дед суетливо подскочил со своей табуреточки и покачнулся.
Цербер висел на моей штанине, как прищепка, но было не больно – он ухватил только джинсу. Старик доковылял до нас и схватил собаку за шкирку. Это было какое—то дурацкое замедленное кино, которое с осуждением смотрели несколько торговок мелочевкой, таких же пенсионерок со складными стульями. Причем смотрели они только на меня, как на сумасшедшего.
Руки у деда были на удивление чистыми и ухоженными, что вообще не вязалось с обвисшими небритыми щеками. Он оторвал от меня своего пса и виновато посмотрел снизу-вверх:
– Церби почти никогда так не делает… значит, это оправдано.
Я аж забыл, что тороплюсь. Акцент. Сначала я его не заметил, но теперь точно мог сказать – дед явно неместный.
– Чем оправдано?
– Он хочет, чтобы вы обратили на нас внимание, – дед приподнял бесформенный блин светлой кепки и поклонился. Потом он жестом распорядителя художественной выставки указал на то, чем, собственно, торговал.
