Как тяжело утром отрывать голову от подушки. Так и хочется еще поваляться, понежиться и насладиться последними минутами приятных снов. Они как мягкие, белые, пушистые одеяла накрывают тебя теплом и ты видишь сказку, в которую хочется верить. И так не хочется просыпаться, понимая, что ты опять попадешь в ту реальность, которая здесь и сейчас.
– И почему я здесь?
Этот вопрос, все также парил в воздухе, как белый аист.
Последние яркие картинки моего сна, вдруг резко оборвал знакомый голос.
– Где мои носки?!
– Где мои трусы?! – орал мой папа, подскакивая с кровати, бросая свой колючий взгляд на будильник и понимая, что времени на сборы уже мало.
Мама почему-то всегда все перекладывала и перекладывает с места на место. Мужчины любят где положил, там и взял. Это я теперь из опыта понимаю и никогда не трогаю мужнины вещи.
– Сколько можно ждать?!
– Ну почему каждое утро одно и то же?!
– Ну почему все в одно и то же время хотят в туалет?!
– Я же на работу опаздываю! – задыхаясь от гнева, продолжал он, пытаясь достучаться до мамы в ванной комнате.
А она и не думала торопиться.
– Ничего, подождешь!
– Нужно уступать женщинам!
– Мы- женщины должны быть в приоритете! – всегда повторяла она.
– Вставай раньше, чтобы быть первым в очереди! – продолжала мама, обращаясь к нему, сдержанно и лаконично выбрасывая свои фразы одну за другой от-туда, из-за двери.
А я уже представляла ее улыбающееся, милое личико, лукаво смотрящее в зеркало. Так начиналось каждое утро.
Родилась я в хорошей, по тем советским временам, интеллигентной семье.
Как же они жили -то, интеллигенты в Союзе?
Звучит красиво – интеллигентная семья!
Кажется, ну все должно быть красиво и гармонично, как-то по-особенному, но не тут-то было.
Мама – врач, папа – старший преподаватель на кафедре легкой атлетики в Институте Физической Культуры и Спорта. Я ими очень гордилась. Гордилась самим статусом – интеллигенты. Это было очень приятное чувство, потому что в нашем классе у всех родители – заводчане, а у меня не как у всех – интеллигенты. Мне казалось, это выделяет меня из толпы, делает какой-то особенной и необыкновенной, не как все. И как оказалось, в жизни у меня тоже все не как у всех. Даже когда аппендикс удалили, шов развалился и я в больнице провалялась не две недели, как положено, а четыре. И шов у меня теперь на полживота, а не как у всех – маленький и аккуратный.
Ходила я в музыкальную школу опять же, не как все. Удовольствие это недешевое было и не каждая семья могла себе это позволить, а меня баловали.
И к тому же, как оказалось, у меня был музыкальный слух. Мне даже пианино купили. Ни у кого не было, а у меня было. Долбила гаммы часами напролет и быть не как все уже не так -то было сладко.
– И за что мне такое наказание? – бормотала я про себя, начиная играть опять новую гамму, бросив предыдущую, потому что в десятый раз споткнулась.
– Все дети, как дети на улице гуляют, а я?
– Как проклятая какая-то сижу здесь и все играю и играю…
– Зачем мне все это? – поворачивая голову к окну и видя своих подружек, играющих во дворе, причитала я.
Трудно было, но я старалась, потому что хотелось все-таки от всех чем-то отличаться и быть особенной, быть лучшей, не как все!
Нередко плакала, потому что нелегкое это хобби – игра на пианино. Частенько тройки получала, а хотелось всегда пять, да не тянула. Никогда не считала себя талантливой, но была и есть трудяга.
Почему-то на академических концертах у меня всегда потели руки и техника моя снижалась, соответственно и оценки. К тому же у меня был постоянный панический страх перед экзаменаторами. Мой преподаватель Ирина Вадимовна Блохина, как сейчас помню, всегда давала мне довольно сложные произведения, не как всем. Вот интересно, почему? Наверное, она все-таки верила в меня и в мои возможности? К примеру, мы играли концерт Баха для фортепиано в четыре руки. Это довольно сложно, но очень интересно и необычно, и опять же не как у всех.
«I am the only child» – это значит, что в нашей семье я один единственный ребенок.
У меня не было ни брата, ни сестры. К счастью это или к сожалению, но у меня нет опыта с кем-то что-то делить. Несмотря на это, чувства жадности и скупости у меня абсолютно отсутствуют. И я, как мне кажется, выросла хорошей, доброй, щедрой женщиной. Последнее сниму и отдам, если нужно, без всякого сожаления и с удовольствием.
Мама пахала «на полторы ставки» – это термин у медиков такой, стараясь побольше заработать. И она очень хорошо зарабатывала по тем временам, рублей сто двадцать, сто пятьдесят в месяц. Работа была очень ответственная и сложная – трансфузиолог. Заведующая станцией переливания крови, так звучала ее должность.
Я всегда любовалась ее белоснежным халатиком, когда изредка забегала к ней на работу, и высоким, хорошо накрахмаленным, таким же белоснежным, высоким колпаком, которым она прикрывала свои густые, каштановые волосы. Держала она себя всегда очень уверенно, четко и красиво говорила, чувствовалось что она – руководитель. Кругом была идеальная чистота и пахло нашатырем.
– Какая же она у меня все же красивая! – восклицала я про себя.
– Ей так к лицу этот халатик и колпачок!
– Может, тоже в Mед податься?
– Скоро выпускной, а я так и не решила куда? – спрашивала я себя, любуясь мамочкой.
Каждый день для нее был рискованным и очень ответственным, потому что вся ее деятельность касалась человеческой жизни. Одна малейшая ошибка и человек мог умереть. Любила моя мамочка рискнуть.
Я ее видела только по утрам и по вечерам. Ни одной сказки она мне в детстве не рассказала, но утром, перед школой, она ежедневно заплетала мне, полуспящей, волосы в косу и у нас всегда было что «пожрать», как она говорила.
Не так как у моей подруги Тани. Заходишь к ней домой, а мама ее кричала с кухни:
– Мяса нет, жрать нечего! – и закрывала дверь перед носом.
У моей мамы все наоборот. Заходишь к ней в дом, первый вопрос с порога:
– Кушать будете?
Для нее питание всегда было важно, ведь она же врач. Пол не помоет, а покушать есть всегда.
Папа все искал молодые таланты и лепил из них мастеров спорта. Мне казалось, что он действительно нашел себя в этой жизни и выглядел очень счастливым мужчиной. А что может быть еще лучше, когда у тебя любимая работа?!
Роста он был невысокого, среднего, можно сказать. Но был достаточно хорошо сложен и обладал упругими, подкаченными мышцами, а также шикарным прессом, чем всегда очень гордился. Папочка для меня был и есть пример для подражания, как же все-таки можно да и нужно выглядеть в его возрасте. А ведь ему уже пятый десяток пошел. Каждое утро он с радостью торопился на работу, где его ждали любимые ученики.
