― Если мужчина сказал, что соль чёрная, соль чёрная. Самки чувствуют слабаков, начинают манипулировать.
Руслан говорил расслабленно, с видом мудреца. Двое мужчин сидели в лаунж-баре на мягких подушках, то и дело дыша пахучим кальянным мороком.
– А мне нравятся сучки, ― осмелился Даник, ― в карман за словом чтобы не лезла. Как струна такая, как хлыст точнее… Чтобы и в постели огонь, и интеллектуальные беседы заканчивались артобстрелом.
– Дурак ты, Даник, ― Руслан рассмеялся, откинулся на подушки, ― такая сучка будет приседать на чувство вины, вытаскивать из тебя извинения, а сама начнёт засматриваться на самцов покруче, так как ты, брат, слабину дал.
– Сам дурак, ― по-ребячески выставил вперёд руки Даник, ― где ты таких безгрешных женщин найдёшь?
– Уже нашёл, ― медленно выдохнул дым Руслан в лицо миру, мужчинам, и, кажется, феминизму, ― моя жена именно такая. Умница. Скромница. Богиня. Убедишься сам в пятницу.
***
Анна была шёлком, дымным облаком, течью. Округлые плечи, большие зелёные глаза, плавность жестов. Плавно она переключала канал, когда муж был недоволен политикой американцев. Словно принцесса специй в исполнении Айшварии Рай прикладывала к душевным ссадинам мужа травки и пряности: чай с душицей, карри, немного кориандра.
– Никакой домработницы, будешь готовить и убирать сама, ― сказал ей Руслан перед свадьбой. ― Всё будешь делать сама, в этом суть отношений.
Взамен ― полное обеспечение, шкаф, полный нарядов, поездки в Дубай и на Бали. Где кончается привязанность и начинается деловой контракт думать не хотелось. Да где в жизни вообще ясна эта грань? Аня понимала ― рефлексия вообще вредна для семейной жизни. Особенно она портит женщину, уродуя её реальные и душевные округлости.
Но в тот угловато-честный день всё случалось назло. Сначала банк заморозил её карту за неоплаченный мифический налог. Подруга долго нылась про поматросившего и бросившего бойфренда. Хотелось сказать «сама дура», но Аня слушала, поддакивала, сглаживала.
А вечером кульминацией бахнул визит ревизорро – свекрови. Она надела белые перчатки и не поленилась заглянуть под кровать.
– Не лучше вам всё-таки домработницу нанять! Мой сынок хорошо зарабатывает! ― кричала тётка, словно оглохшая. ― Золото мой сынок, золото!
«Инфоцыган», ― чуть было не слетело с языка у Ани.
Свекровь удалось задобрить травками. Анна мастерски с ними управлялась, словно на роду было написано. Кому надо ― чабрец, а кому-то мелиссу. Каждому свой анальгетик для души.
***
Вечером пришли друзья мужа. Закурили на балконе кальян, и резкий травяной запах долетел до Ани. Она возилась на кухне, заваривала чай. Насторожившись, опустила веки, чувственно приоткрыла губы, напряглась.
Ветер принёс дымную тревогу с примесью радости. Словно где-то в центре города развели костёр и свершают революцию. Словно там дозволено всё. Хоть вырвать чьё-то сердце и вдоволь насмеяться, хоть раскинуть руки под луной. Аня стряхнула наваждение, принялась накрывать на стол. Скоро мужчины перекочевали в столовую.
– Я вот считаю, что женщин ангелов не бывает. Просто некоторые хорошо притворяются, ― рассуждал бородатый здоровяк с глазами-щёлками. На вид боксёр, в душе то ли комик, то ли философ.
– Ангелы бывают. Просто надо знать где их искать, ― упрямо-монотонно начал Руслан: надо знать, где искать высокоранговых женщин. Не в клубах, не в местах сексуальной торговли, не на улицах. Не с детьми на руках, не разведёнок, это точно.
Анна подцепила бокал Руслана, задержала взгляд на лице мужа. Слова кто-то разжёвывал за него и клал в его вещающий рот, а лица и вовсе не было, а была только его иллюзия. Как те плакаты, имитирующие камень, что вешают на недостроенные здания.
Аня сунула бокал мужу обратно, резко развернулась, взмахнув волосами, и рассмеялась. Реальность осыпалась, как штукатурка, потеряла текучесть и динамику.
– Вот же чепуха! Ты сам себя слышишь?
***
Анна нашла глазами узор на обоях и смотрела на него. Руслан вжал её в кровать, придавил тяжёлым телом. Держал за волосы крепко.
– Шбш… Уау… ― слышала Анна.
Мир напоминал барахлящее радио. На периферии зрения мутнело и расцветало оглушающей радугой. Боль вонзилась в тело металлической многоножкой.
– Сука, ты опозорила меня… Опозорила! Это что за подростковый бунт? Ты жена мне или кто, сучка паршивая?
Боль, толчок, ещё один. Нет, её не было под Русланам, слабой и изломанной. Светлые волосы, красные глаза, такое хрупкое и тщедушное тело. Это не она! Она должна быть там, где травяной запах и революции.
– Я должна быть там, где трава и революция, ― пробормотала Анна, и он наконец сполз с неё.
– Ты, что, поехала? Эй, иди сюда. Давай-ка мы этот момент благополучно забудем. Забудем же? ― неожиданно ласково, с придыханиями произнёс Руслан, натягивая рубашку на потное пахучее тело. Как будто вместе со сладкими толчками из него вышла вся злость. Как будто её можно было задобрить, как полоумную.
– Забудем, ― с хрипом выдохнула Анна и выскользнула из комнаты.
***
⠀⠀
Анна не забыла. Анна вспомнила.
Она с торжеством ходила по ночной гостиной, словно совершала какой ритуал. Открыла окно и ночной ветер ворвался в комнату.
– Я готова! ― крикнула она в ночь с двадцатого этажа.
– Мы так долго ждали, ― ответила ей ночь. ― Ты очень долго сдерживалась.
Но нет, это была не ночь. На подоконнике сидела голая темноволосая женщина. В руках у неё была метла. Тело её освещал ночник, делая ложбинки и выпуклости рельефными, какими-то до одури настоящими. Не как на рекламных плакатах и билбордах, но никак не хуже.
Ане не нужно было объяснять. Инстинкты сделали всё за неё. Душа вспомнила: её мать пропадала по ночам, а бабка, говаривали, знала тысячу рецептов от любых болезней.
– Куда мы полетим?
– На ритуал посвящения. Ты сможешь выпить мартини или хлебнуть дешёвого пива. Задымить похлеще статуи свободы. Станцевать полуголой или застегнуться на сорок пуговиц. Мы пойдём на крыши и на площади. Но сначала ты должна…
Аня не дослушала. Она знала. Вернулась на кухню, напевая под нос. И взяла нож, который блестел под светом луны острее всего.
– Я должна принести жертву.
Руслан спал, раскинув руки. Лицо маска, тело средство. Аня села на него верхом и с чувством опустила нож, словно была дирижёром безмолвного оркестра. Он задёргался, захрипел, обмяк, как выключенный телевизор. Аня вернулась на кухню.
– Ты могла этого не делать! Если бы сама умерла сорок раз за жизнь и сорок раз воскресла. Полетели.
Когда Аня летела над городом, из головы, обжигая, вытекало прошлое. Вот она мечтает о принце на белом «брабусе». А вот подорожник, который она прикладывала к телу слишком быстро, оставляя раны расцветать праведным гниением под кожей.
