1. Пролог.
Он снова не приехал домой. За окном уже зияла глубокая ночь и я прекрасно знала, что его задержала далеко не работа или какое-нибудь внеочередное важное совещание. Наверняка уже где-то затерялся среди бесконечной вереницы из элитных ночных клубов и баров с завлекательными неоновыми вывесками. Непременно наутро я снова увижу на воротнике его смятой белоснежной рубашки следы чужой женской помады. Снова встречу взгляд полный боли, раскаянья и гордой ледяной злости. Вряд ли он мне хоть что-то скажет. Просто уйдет спать в отдельную комнату. Потом засядет допоздна за работой в кабинете, а очередной рассвет встретит с недокуренной сигаретой, зажатой между пальцами.
Мы перестали разговаривать друг с другом, даже взглядами встречались через раз. Он ненавидит меня. Я чувствовала эту ненависть, догадывалась о ней, понимала ее природу. Мне было больно оттого, что я превратила нашу жизнь в руины. Такую глупую ошибку я вряд ли когда-либо смогу себе простить. Какие бы разногласия между мной и Германом ни возникали раньше, я никогда не хотела сознательно ему навредить. Не хотела заставлять его страдать. Злилась, это правда, но, чтобы сделать ему больно — нет.
Всё внутри меня переломилось с приходом беременности. Я будто бы очнулась от затяжного болезненного сна и трезво посмотрела в лицо реальности. Ни одна влюблённость или мимолетная слабость не стоили того, чтобы ребенок жил и взрослел без матери. И теперь я это поняла, правда, слишком поздно.
Родители консультировались с разными высококвалифицированными адвокатами, но никто ничем помочь мне не сможет. Одни либо находились под влиянием Германа, другие твердили, что в составленном контракте отсутствовал пункт, связанный с притязаниями матери на ребенка. В любом случае даже без наличия этого контракта в наших семьях всегда было принято, чтобы ребенок оставался с отцом. Такова традиция, потому что ребенок — это наследник и инвестиция. Может быть, именно поэтому многие женщины у нас никогда и не стремились к разводу.
Никакого другого выхода, кроме как подчиниться воли Германа, у меня не осталось. Но такое решение было сродни гибели. Сердце больно сжималось лишь от одной мысли, что моего ребенка отнимут. Заберут, как только я дам ему жизнь. Горькое ощущение, что я всего лишь стала разменной монетой в интересах родителей и собственной неопытности, сводило с ума. Мне было страшно, но я понимала, что сейчас совсем не время опускать руки. Необходимо что-то сделать, исправить ситуацию. А возможно ли это? Как говорится, разбитую чашу не склеишь.
Я тихо прошла мимо приоткрытой двери, что вела в кабинет Германа. Он, как обычно, сидел на кожаном диване, между тонкими изящными пальцами снова тлела сигарета, лицо спряталось в ладонях, а локти вжались в колени. Вся поза моего мужа молча кричала о его бессилии, усталости и отчаянье.
— Уходи, — услышала я задушенное и злое. — Уходи, я тебе сказал! — Герман поднял на меня взгляд своих воспаленных красных глаз.
А я застыла на одном месте как идиотка, даже пошевелить кончиками пальцев не смогла. Муж резко встал с дивана, подошел ближе и с такой силой захлопнул дверь прямо у меня перед лицом, что даже неприятный легкий ветерок коснулся кожи. Я всё испортила…
2. 1.
Сегодняшний день должен был начаться, как и все предыдущие. Сначала сбалансированный завтрак, чтобы ребенок мог получить все обходимые витамины. После этого недолгая прогулка в саду, чтобы подышать свежим воздухом. А потом плановый визит к врачу-гинекологу. Дальше более-менее свободный график отдыха. Я чувствовала себя так, будто легла на сохранение в больницу. А моментами казалось, что меня вообще закрыли в тюрьме. Вначале нашей с Германом семейной жизни я была ошибочно убеждена, что попала в настоящую золотую клетку. Нет, тогда мне просто позволили увидеть только «цветочки». Теперь же Герман контролировал каждый мой шаг, хоть сам и не принимал личного участия в моей жизни. Мы редко пересекались в доме. Ели и спали порознь. По сути, всё начали делать порознь. Только иногда и то случайно сталкивались в гостиной.
В больших черных глазах я отчетливо видела ожесточение и вселенскую усталость. Взгляд стал колючим, пронизывающим до костей и обвиняющим. Я так и не смогла научиться его стойко выдерживать, потому что ощущала болезненный укол вины. Если мы с Германом пересекались в гостиной, то старались быстро разойтись, как ни в чем не бывало, будто абсолютно незнакомые друг другу люди. И тогда день продолжал свой неторопливый ход. Бесцветный, унылый, тоскливый.
Но сегодня вся эта блеклость неожиданно взорвалась яркой белой вспышкой, когда я по обыкновению спустилась к завтраку. Не успев покинуть последнюю ступеньку лестницы, я застыла на одном месте, удивленно посмотрев вперед. Алексей — наш телохранитель — заносил чьи-то чемоданы прямо в гостиную. Я сначала подумала, что возможно к нам неожиданно наведался какой-нибудь дальний родственник Германа. Но это предположение даже не успело в полной мере дойти до сознания, как в дом вошла высокая светловолосая женщина. Я ее слишком хорошо запомнила, чтобы ошибиться, чтобы забыть. Она явилась в дом сразу же после нашей свадьбы. Она же фигурировала в репортажах, когда Герман был в командировке. Теперь эта женщина так просто во второй раз переступила порог нашего дома в качестве долгожданной гостьи. Вслед за ней в гостиную вошел и мой муж. Он улыбался. Впервые за последние три месяца, как я узнала о своей беременности, он искренне улыбался. Меня всю передернуло. Мерзкий укол ревности неожиданно царапнул грудную клетку.
— Доброе утро, — эта женщина еще и наглости набралась, чтобы вежливо и невинно обратиться ко мне.
— Что здесь происходит? — спросила я и всё-таки сошла с последней ступеньки.
— Ничего, — холодно отозвался Герман, буравя меня привычным тяжелым взглядом. — Теперь Лариса будет жить здесь. В этом доме. Думаю, тебе глубоко плевать на то, с кем я стану проводить свое свободное время. Так что… Не обращай внимания, занимайся собой и нашим ребенком.
Такая новость слишком глубоко шокировала меня. Никаких слов и дельных мыслей в голове не возникло. Что всё это значит? Герман решил играть не по правилам? Или Лариса действительно так важна для него, раз он привел ее в дом? В наш, чёрт побери, дом!
У меня сложилось такое впечатление, будто бы я попала в какой-то театр абсурда. Я, муж и любовница. Прекрасная геометрическая фигура! Главное — очень устойчивая. Интересно, и какой угол в этом треугольнике был отведен именно мне? Всё это выглядело крайне противно, даже тошнотворно. Я себя буквально изнутри сжирала, корила за то, что поддалась слабости, довела нашу жизнь до критической точки. Но черт подери! Я не изменяла. Хотя такая возможность была, но я не упала настолько низко. А он… Он привел домой любовницу. Меня это задело и задело сильней, чем я могла предположить.