1. Глава 1. Лишние рты
— Вы не можете так со мной поступить!
— Не могу?! А кто мне помешает?
Старуха у жарко пылающей печи смеется, уперев руки в боки.
Впрочем, какая старуха. Клотильда еще крепкая женщина. На ее лице совсем немного морщин, оно свежее и румяное. Волосы ее сплетены в косы и аккуратно уложены на голове веночком.
И одевается она как молодая. А сегодня даже принарядилась. Надела свежий льняной фартук с кружевами поверх темно-синего платья.
Празднует избавление.
Избавление от меня!
— Я, — как можно тверже говорю я, хотя от слабости меня шатает, — жена вашего сына и хозяйка этого дома. Вы не имеете права…
— Хозяйка? — Клотильда снова расхохоталась, перебив меня. — Что-то я не припомню, чтоб Жан велел мне тебя слушаться во всем. Наоборот. Уезжая, он все мне оставил. Так и сказал: «За всем ты присматривай, матушка. Все в твои руки вверяю!»
— Это потому, — шепчу я, качнувшись и уцепившись рукой за стол, чтоб не упасть, — что я была беременна…
Глаза старой злобной ведьмы вспыхивают недобрым торжеством.
— И где же ребенок? — елейным голоском спрашивает она.
Из глаз моих льются слезы. Сплошным непрерывным потоком. Невольно касаюсь плоского, пустого живота ладонью, и старуха клекочет, как стервятник:
— Недоглядела! Уморила сыночка моего Жана! Выносить не смогла! Негодная! Ни на что негодная!
— Вы заставляли меня работать, — шепчу я в отчаянии.
Почему она так жестока? Я потеряла ребенка, а она словно нарочно давит на самое больное. Тычет ножом в раскрытую рану!
Клотильда всплескивает руками.
— А как иначе?! — притворно негодует она. — Не хочешь работать, а лопать хочешь?! А кто тебя должен кормить? Я, что ли?
— Муж, — несмотря на голод и слабость, огрызаюсь я. — Это обязанность мужа, содержать свою жену!
— Муж твой уехал, — огрызается старуха. Теперь она похожа на злобную псину, защищающую от посягательств чужаков двор. — И ничего на твой счет не сказал! Ни гроша мне не оставил! А я что, из своих сбережений должна тебя содержать? Сама нуждаюсь!
Клотильда лжет.
Она уж точно ни в чем не нуждается.
У нее до омерзения сытое лицо.
Красное, с парой подбородков.
На печи кипит наваристая похлебка, а за столом сидят трое упитанных детей — ее детей, разумеется, — и, уписывая суп, похихикивают, глядя на меня хитрыми и злыми глазами.
— Я нуждаюсь больше вашего, — говорю я. Стараюсь, чтоб голос мой был строгим и суровым, но пищу еле слышно, как котенок. — Я больна и голодна. Я еле встала после болезни…
Клотильда фыркает и нервно дергает плечом.
— Ну, встала же, — бросила она небрежно. — Хоть бы спасибо сказала, что не дали тебе помереть. А могли бы вывалить тебя вон в снег, и все.
— Не могли, — теперь зло прорезалось в моем голосе. — Если так, то вас осудили б за убийство.
На это Клотильда смолчала.
— Не скаль мне тут зубы, — отвернувшись к печи и ловко снимая свой котел со вкусно пахнущим варевом, огрызнулась она. — Ишь, чем удумала пугать… Жива — уже хорошо. После тебя, заразной, придется всю постель сжечь, да комнату выбелить! Сплошные убытки…
— Я не заразна! Это была горячка после родов…
— Хватит болтовни! — снова огрызается Клотильда. — Сказано тебе — собирай свои манатки и топай отсюда, куда хочешь! Не нужна ты здесь больше.
— Что скажет Жан? — шепчу я в последней надежде.
Клотильда сурово сопит.
— Жан приедет к маю, —отвечает она зло. — Обещался как раз к рождению сына. Вот тогда и узнаем, что он скажет.
Это какой-то нескончаемый кошмар.
Я не знаю, что сказать, не знаю, что делать. Не знаю, куда идти.
— Я выйду к людям, — говорю я. — Пожалуюсь… они заставят вас принять меня обратно.
— Поленом тогда хребет тебе сломаю, — шипит мне в лицо эта злобная гарпия. — А всем скажу — упала. Все равно тебе не жить. Не с моими детьми под одной крышей!
Мысли от слабости путаются, и я не нахожу ничего умнее, чем упасть на лавку и вцепиться в стол.
— Есть дай, — рычу, стискивая худыми пальцами скатерть и люто, по-волчьи, глядя на Клотильду. — Если не дашь, сяду на твой порог и умру там. Отвечать тебе придется по закону. Не дожидаясь Жана. И совсем перед другими людьми.
Понимаю, что хочу жить.
До одури боюсь упасть снова в это черное небытие, где гулкая пустота трогает ледяными ладонями.
Я там была.
Я упала туда, когда подумала, что хуже уже не может быть.
В своем мире я была больна. Безнадежно. Смертельно. И когда мой час настал, я дико хотела только одного — жить. Как угодно, где угодно, но жить!
Дышать, ходить, работать, уставать… Да даже если и болеть — то бороться!
Я хотела, чтоб у меня был шанс. Я считала несправедливым, что болезнь настолько сильнее меня. Я клялась, что смогу победить что угодно, если у меня будет шанс!..
Вот он какой, значит, этот шанс…
На мои воспоминания теперь наслаивались чужие. Той девушки, что потеряла из-за тяжелой работы ребенка и не перенесла горячки.
Эта Клотильда, истинная ведьма, просто уморила бедняжку.
Нарочно. Безжалостно и планомерно. Словно котенка ненужного утопила.
Отряхнула руки и фартук поменяла, вот и все.
А девушка была слишком юна, слишком нежна и кротка, чтоб возражать и сражаться…
Сколько ей исполнилось? Еле-еле двадцать? Добрая невинная душа.
Кажется, она была сирота, дочь старого аптекаря. Жила себе в долине, работала в саду при аптеке, выращивала цветы и травы, пока не повстречала этого… Жана. На свою голову!
Жан был красивый. Да почему был, он и сейчас такой же. Высокий, черноволосый, холеный. Очаровать-то девчонку он сумел быстро. И еще быстрее — промотать ее небольшое приданое.
Все семейство Жана во главе с его ушлой маменькой жило припеваючи всю осень и зиму. А к весне, стало быть, молодя жена стала не нужна.
— Да подавись ты, зараза! — раздраженно выкрикнула Клотильда, грохнув передо мной миской с похлебкой. Немного, но после болезни больше я и не съем. А силы мне придаст и пара ложек горячего.
Словно волчонок, ухватила я кусок хлеба без спроси и принялась жадно есть горячий суп, чем вызвала еще больше смешков со стороны детей Клотильды.
Им было забавно, что я ем и давлюсь от жадности и спешки. Им было смешно, что еду мне приходится выпрашивать.
И им нравилась власть их матери надо мной.
А сама она была очень недовольна моим своеволием. Но отнять взятый без разрешения хлеб побоялась.
Наверное, ей показалось, что я в руку ей зубами вцеплюсь.
Да я и вцепилась бы. За свою новую жизнь, начатую так странно и неудачно, я вцепилась бы зубами в чью угодно руку!
***
— Раз жрешь тут бесплатно, — грубо произнесла Клотильда, — с собой эту заберешь. Хватит мне уже кормить тут всяких оборванцев…
Из темного угла она за руку вытащила упирающуюся девочку, грязную и худую, в ношеном старом платье коричневого цвета.
Малышка упрямо и враждебно молчала, глядя большими глазами на Клотильду, и та наподдала ей подзатыльник за этот взгляд.
