Колокол собора Святого Себастьяна гулко отбивал удары. Странно, но каждый раз сквозь звон я слышал призыв браться за оружие и сражаться до последней капли крови, хотя никто другой не стал бы расценивать соборную песнь в подобном ключе. Должно быть, дело в моей натуре.
Я стоял у окна, и с высоты третьего этажа Дома Раскаяния смотрел на пыльные улицы вечернего города, которые постепенно заполняла толпа. Люди в белых балахонах со скрывающими лица капюшонами медленно шагали к площади. В руках они держали кресты и зажженные свечи, при этом у каждого было оружие. Из их поганых ртов вырывались искаженные звериные звуки, которые они называли песнопениями. Псалмы, что они распевали, есть ничто иное, как насмехательство над Богом. Тьма стремительно расползалась по миру, а эти мрази во всем винили Церковь. С их слов верховное духовенство собственноручно распахнуло адские врата, впустив на нашу землю чудовищ. А на поверку все эти люди – очередные еретики, которые напялили белое и возомнили себя слугами Господа. И как только они ступят на площадь, с ними будет покончено, пыльные городские улицы омоются свежей кровью.
Противно скрипнула дверь, за спиной послышались тихие шаги. Я обернулся.
– Прошу простить, инквизитор Арон, – поклонился бритоголовый служка в простой монашеской рясе. – Мне велено передать вам это.
Он протянул запечатанное сургучом письмо. Даже издалека при тусклом освещении я смог различить печать кардинала, а это значит, что цербера спустят с цепи. Оно и к лучшему, в городе я засиделся. И чем больше я трачу времени на пустые допросы, тем глубже истинное зло пускает корни на нашей земле. Предвкушая новую работу, я сломал печать и бегло прошелся по строкам. Да. Определенно это то, что нужно.
– Объяви клирикам, что на рассвете мы выезжаем, – приказал я служке и вновь отвернулся к окну, не желая пропустить кровавое зрелище.
***
Мы подъезжали к окрестностям Флоренции, и чем больше я смотрел по сторонам, тем больше злился. Дороги пусты, ни торговых обозов, ни крестьян, которые спешат в город на ярмарку или довольные возвращаются с покупками, зная, что ребятня обрадуется леденцам. Лишь колья на обочине, да насаженные на них обезглавленные трупы. Иссохшие, потемневшие, таких даже вороны не клюют. Кружат в небе, истошно каркают, но не трогают мертвечину. Ворон – птица умная, жрать проклятых не станет.
Запряженная гнедой кобылой повозка тянулась по дороге, оставляя позади клубы пыли. Я ехал впереди на вороном мерине. Клирики Витор и Михаэль держались рядом, по обыкновению молчаливые и угрюмые, что я ценил. Близнецы не пустословили, предпочитая заниматься делом, а свое дело они знали хорошо, будь то пытки или же сражение против нечистой силы.
Так же с нами путешествовал презабавнейший персонаж, некто Гюго – круглолицый добродушный толстяк. Он смыслил во врачевании, и сильно любил вино. Большой бурдюк (с которым он не расставался, даже если слезал с повозки, чтобы обмочить кусты) был всегда полон. Странное дело, ведь Гюго хлебал из него постоянно! На мой вопрос, почему вино не заканчивается, толстяк с усмешкой пояснил, что ласково обнимает бурдюк, на что тот отвечает добром и преобразует воду в вино. Что ж, пускай так. Однако я подозревал, что Гюго умудрился погрузить в повозку бочку красного бургундского под видом лечебных снадобий.
Экзорцист Николас правил повозкой и изредка перекидывался фразами с Гюго. Николас поступил в наш отряд два года назад, и сперва вызвал мое недовольство недостаточной жестокостью в работе. Не спорю, милосердие – благодетель. Но когда ты служишь Инквизиции, то лучше вырежи себе сердце, и позаботься о том, чтобы сострадание не успело пустить корни в твою душу. Николаса мы переломили, он стал одним из нас. Одним из церберов кардинала.
А вот Гюго не наш. Монах прибился к нам в отряд перед самым отъездом по рекомендации и настоянию эпископа.
– Не упрямься, Арон, – сказал тогда эпископ. – Гюго станет вам полезен, учитывая твои методы работы.
– Не думаю, что от лекаря будет толк. Витор и Михаэль кое-что смыслят в анатомии, уж если они в состоянии отрезать людям части тела, то и заштопать рану смогут. Я и сам могу, полевой медицине обучен. А от чумы лекари все равно не спасут. Только Господь.
– Там, куда вы направляетесь, все намного сложнее, вы столкнетесь с тем, чего прежде не видели. Если кардинал прав, и во Флоренции вот-вот вспыхнет новый пролом в Бездну, то кто-то должен обо всем доложить. Если Дьявол приберет тебя и твоих псов, то хотя бы Гюго сгодится.
– Приставили шпионить за мной?
– Помогать, Арон, – с нажимом сказал епископ. – Помогать.
И теперь я вынужден слушать бредни вечно пьяного Гюго, и непомерно страдать от его болтовни. Должно быть это кара небесная.
Июль, адская жара. День стоял ясный, оттого черная воронка в небе на севере была видна как никогда. Мне даже казалось, что стоит остановиться и присмотреться, как я увижу спускающихся оттуда чудовищ, которые разбредутся по пустоши в поисках одиноких душ. Северные регионы мы потеряли много лет назад. Что там сейчас творится – одному Богу известно, и лишь Его милостью Церковь удерживает стену, что не дает скверне расползтись дальше. Сколько паладинов, инквизиторов, монахов и клириков там полегло? Не знаю. Много, очень много. Ведь тех, кто выжил, мне приходилось добивать самому, потому как у половины из них под кожей я находил Дьяволово Семя.
Витор вернулся с разведки, его черный плащ сделался серым от пыли, впрочем, как и лицо.
– Докладывай, – приказал я, когда его лошадь поравнялась с моим конем.
– Все так, как и боялся кардинал. Пшеничные поля почернели, я проскакал несколько таких – все черно. Колосья не собраны, лежат на земле и гниют. Как сказал повстречавшийся по дороге торговец: главный въезд во Флоренцию закрыт.
– Трупы?
Витор скосил взгляд на кол с нанизанным, будто на спицу, высохшим мертвецом.
– Я не об этих, – отмахнулся я. – Паладины собрали здесь большую жатву, даже завидно. Я говорю о чумных, Витор.
– Пока не видел, но торговец сказал, что во Флоренции покойников много, их негде хоронить, обезображенные бубонами тела лежат прямо на улицах.
– Ясно. Значит мы попали в самое пекло, и как раз вовремя. Что еще?
– Про падеж скота он тоже сказал, а еще говорит, что видел в полнолуние летящего над полем вампира.
– Люди от страха несут всякую чушь, – хмыкнул я. – Уж мы-то с тобой знаем, что вампиры не летают.
– Не летают, – кивнул Витор.
Мы немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку лошадиных копыт. Я всецело погрузился в мысли, понимая, что на этот раз мы напали на след. В городе засела Чума.
***
Жара стояла невыносимая. Узкие улицы Флоренции были засыпаны мусором, канавы полны нечистот. Последние, к слову, горожане выливали прямо из окон, чтобы лишний раз не казать носа из дома. Люди боялись выходить на улицы, где за каждым углом поджидала чума – страшная и непобедимая хворь. Но я знал, что с ней можно справиться.
