1. Глава 1
Еще пару недель назад утром моя жизнь была подчинена обычным ритуалам. Я, как всегда, встала раньше будильника, на рассвете, отдернула шторы, открыла окно и втянула свежий сырой воздух. На улице таял туман. Замерев на несколько минут перед окном, мысленно выстроила ежедневные дела в привычную последовательность и отправилась в ванную. Вода смыла остатки сна, оставалось еще выпить крепкий чай и можно было отправляться на работу. Укутавшись в халат, вышла в коридор и завернула полотенце на голове. Привычный ритм нарушил звонок в дверь. Так рано обычно никто не ходит в гости, если только не принес срочные, а значит, скорее всего, плохие новости. Щелкнув замком открыла, забыв глянуть в глазок. Передо мной стоял пожилой мужчина в сером костюме в полоску. Он поправил очки на переносице:
– Доброе утро, простите за ранний визит, – мужчина раскрыл какое-то удостоверение, – Я адвокат, Воронов Николай Матвеевич, моему клиенту необходимо с Вами встретиться в самое ближайшее время. Надеюсь Вы примете решение, как можно скорее. Отнеситесь с пониманием, ситуация очень серьезна и заслуживает Вашего внимания.
Его голос был ровным и не выражал никаких эмоций. Я просто стояла и хлопала глазами, словно увидела голограмму перед собой, даже не удосужилась проверить, что за корочки он совал мне под нос, а потом выдала на автомате:
– Доброе утро, Вы, наверное, ошиблись, все встречи я провожу в офисе нашей фирмы с десяти утра. Общаться с клиентами, вне рабочего пространства противоречит нашей корпоративной этике. Жду Вашего доверителя там, – и попыталась закрыть дверь. Носок ботинка засунутый в последний момент в щель остановил меня.
– Прошу Вас подождать с решением Полина. Вопрос, который он хотел бы с Вами обсудить, не касается Вашей работы, и так как мой клиент находится в больнице, то не может сам посетить Вас. Возьмите, вот адрес и номер палаты, – мужчина протянул ей необычный лист в оставшуюся щель. Бумага не была белоснежной, как современная, оттенок ее напоминал цвет слоновой кости. По краям лист украшал орнамент из завитков и линий. Его точно не касалась шариковая ручка, он был создан для письма пером и чернилами. Почерк был под стать аккуратный, витиеватый. Вся информация, о которой сказал адвокат, была написана там, а внизу стояла странная печать, как оттиск на сургуче, две переплетенные руки с золотым шаром в ладонях. Едва я коснулась листа яркая вспышка возникла перед глазами, она старалась избегать касания посторонних предметов, чтобы лишний раз не вызывать видения. Но не в этот раз, дар уже начал работать, я увидела, что в сумраке, на маленькой тумбе горит тусклая лампа, старческая рука выводит строки на бумаге. Образы были четкими, как будто стою за спиной пишущего, слышала скрип пера по бумаге, тяжелое дыхание сопровождающее каждый вздох человека, но стоило попытаться рассмотреть лицо – видение рассеялось.
Сама не осознавая как двигаюсь, сделала шаг назад, нога тут же исчезла из проема двери и я закрыла дверь не забыв щелкнуть замком. Медленно перечитала текст и перевела взгляд на подпись. Виктор Львов. Это имя было мне незнакомо. Свист закипевшего чайника привлек внимание и пожав плечами я положила записку на комод и отправилась на кухню. В остальном утро было таким же, как любое другое в моей жизни. Наполнив огромную кружку чаем, я отставила ее на стол и отправилась одеваться.
Открыв старый дубовый шкаф, долго перебирала вешалки, трогая ткань костюмов и других вещей. И в итоге остановила свой выбор на теплом вязаном платье, Не совсем подходящая одежда для офиса, но сегодня мне хотелось нарушать правила. Как будто утренний визитер сбил мои жизненные ориентиры. Перетянув талию поясом удовлетворенно взглянула на себя в зеркало и улыбнулась.
Выходя из квартиры, я увидела утреннюю записку, которую передал адвокат и сунула лист в сумочку, небрежно переломив его пополам. Уже на улице вспомнила о чае, оставленном на столе. Сегодняшнее утро затянулось, я в который раз убедилась, что визит незнакомца определенно внес что-то новое в мою жизнь.
Решительно направившись в сторону офиса, я раздумывала идти ли мне на эту встречу. Записка в сумке, не давала покоя, словно жгла через сумочку. Что-то беспокойно подрагивало в груди, как будто плескавшийся кипяток иногда выплевывала кастрюля, и он с шипением падал на плиту. Мысли то и дело возвращали к загадочному Виктору Львову. Подойдя, к офисному зданию я окончательно убедила себя, что лучше будет навестить этого таинственного мужчину и унять свое любопытство. Так я и оказалась в больничной палате, сообщив по телефону в офис, что приболела и сегодня возьму выходной.
Металл дверной ручки за которую я схватилась холодил ладонь. Замерла и долго не решалась открыть. Сжав покрепче серую скобу, потянула на себя. Белая створка медленно поддалось. Собравшись с духом, распахнула дверь шире.
Из больничной палаты на меня тут же обрушился запах медикаментов и спирта, болезни, и старости. Еще толком ничего не видя, но втянув носом воздух, я поняла, что меня ждет за дверью. Первое, что бросилось в глаза - большая кровать, а на ней прикрытый до самого подбородка голубоватой простыней старик сморщенный, как пожеванный собакой фантик от конфеты.
Он лежал неподвижно, но как только дверь за мной закрылась повернул голову на шум. Я увидела его глаза. Нет, они не были наполнены страхом или болью, в них была безнадежность.
Виктору Александровичу на тот момент исполнилось девяносто. Редкое дерево доживает до такого возраста. Вот и он был сгнившим дубом, едва держащимся корнями за землю, давшим росток. Казалось, он тянет последнюю влагу из сырых холодных недр, чтобы вскоре лечь и слиться с ними воедино. Виктор внимательно смотрел на меня и молчал. Руки его мелко подрагивали, пальцы немного сжимали простынь и так же отпускали, как будто это повторяющееся действие было рефлекторным, напоминающим судороги. Волосы его хоть и редкие, украшены белыми завитками, как у ангелов на картинах итальянских художников. Я видела эти картины в галерее Уффици во Флоренции, еще, когда ездила туда с группой студентов из университета. Вообще, мне как будущему архитектору понравилось там, я обожала эпоху Ренессанса. Профиль старика можно было чеканить на монетах того времени. Изящность лица проглядывала сквозь маску из морщин, скулы были острыми и высокими, такой же четко очерченный подбородок и никакой щетины на нем. Все это буквально кричало сожалением о упущенной теперь власти, которой он несомненно когда-то обладал.
Было видно, что он хочет что-то сказать, его губы, сухие, слегка обветренные и бледные, немного шевелились, как будто он приказывал им открываться, а они против его воли не хотели сделать это. И лишь сиплое дыхание вырывалось наружу. Казалось, губы пытались удержать его душу внутри, как будто она может улететь с первым звуком голоса.
