– Барин, прости меня, но придётся тебя тревожить – Великий Инквизитор до тебя выдвинулся! – запыхавшись, вещал Педро и уже торопливо вваливался в камеру. – Он явно не один, так что дело дрянь, видать! – тучная фигура тюремщика, умевшего, когда надо, ни разу не звякнуть ключами, проворно нависла над лежащим юношей. – Скорее, барин, мне ещё твоё ложе надо спрятать успеть.
Эстрелладо быстро поднялся на ноги и молча кивнул. Со сна оставаться в одной рубахе было очень неприятно, но подводить никого из тюремщиков он не желал. Они и так немало старались для того, чтоб максимально облегчить его участь, ежечасно рискуя попасть под внимание не только королевских шпионов. Причём по собственному желанию, чем немало удивили новопожалованного гранда, не успевшего и часу пробыть на свободе в новом статусе. Когда стражники волокли его две недели назад по каменным ступеням, молодой воин плохо отдавал себе отчёт в реальности происходящего и не мог отметить два важнейших обстоятельства – несмотря на серьёзность обвинения и тот факт, что аристократ он всего лишь несколько минут от оглашения указа до ареста, прикасаться к нему руками, да ещё столь ощутимо, солдатня права не имела, да и выполняли они столь буквально приказ явно потому, что являлись скорее людьми де Солера, чем короля… Это путешествие в каменный мешок было похоже на нырок в камнедробилку – столь аккуратно и методично его избивали на всём пути, так, что не оставалось времени и сил даже закричать, такие опытные оказались кадры на службе у приятеля инфанты. Да и была ли санкция на то, что с ним потом делали уже в камере – тоже очень серьёзный вопрос… Хотя формально можно было шуметь, требовать прокурора, чтоб зафиксировал раны и жаловаться дальше согласно протоколу – слишком хорошо было понятно, что толку не будет, всё припишут якобы имевшему быть сопротивлению при аресте. Когда же, наконец, всё-таки довелось потерять сознание от боли, повиснув на цепях уже ни на что не годным хламом, этих мастеров заплечных дел уже и след простыл вскоре. Странно было лишь то, что его не покалечили – значит, или обвинение будет снято, или впереди казнь. Но раны от шипов на запястьях так и не зажили полностью, несмотря на то, что кормёжку тюремщики таскали совсем не ту, что было приказано. Да и вообще обращались с узником, явно не согласуясь с полученными указаниями, иначе бы от него осталось бы уже обессилевшее тело, не способное мыслить и чувствовать.
Какую же надо вызывать у людей ненависть, чтоб бессердечные по своей природе тюремщики по собственному желанию вели себя таким образом, мозг Эстрелладо отказывался понимать. Он всего лишь отказался от руки инфанты, и только. То, что это сподвигнет этих людей натуральным образом нянчиться с ним, не только манкируя положение о двенадцатичасовом пребывании в оковах на растяжке, но ещё и таскать сюда вполне сносную походную постель по собственному почину, а также еду явно из самого дорогого трактира в городе – не могло быть придумано самым воспалённым воображением. И всё же оно было так – он, всегда в глубине души презиравший чернь, сейчас был обласкан ею до таких немыслимых пределов, и за поступок, который никакого вроде бы отношения к ней не имел. Когда Педро ловко и аккуратно поместил тело на растяжку, Эстрелладо отметил, что положенных изнутри шипов в наручниках нет в помине… Совсем не мелочь, и если кто узнает и донесёт, не поздоровится всем троим сменщикам – но отчего-то их это не смутило, видать, раз сделали это молча. Да и за то, что у него не стали отнимать платье – куртку порвали те, кто приволокли его сюда – молодой человек был искренне благодарен этим простолюдинам. Они, в самом деле, ещё и жалели, что больше ничем не могут помочь – и даже не мешали ему горевать о погибшей матери, не приставая без устали с болтовнёй и уверениями, что всё наладится.
– Значит так, барин, ты вроде как уже пять часов пристёгнут, – торопливым шёпотом вещал в ухо Педро, – потому если эта хитрая лиса вздумает тебя отцепить, сумей сделать вид, то ты уже деревянный, понял? А то ходят слухи, что нас всех троих желают заменить на людей де Солера, не иначе как тебя со свету сжить хотят, учти! И что там твои соратники делают, пока ты тут прохлаждаешься, ума не приложу, вот лоботрясы!
Эстрелладо охотно хлопнул ресницами в знак согласия и прикрыл глаза – за дверью уже раздавался звук шагов, и шептаться было опасно, Педро поспешно отскочил к факелу на стене, будто затем, чтоб заставить его светить ярче в присутствии высокого гостя. Дверь с натужным скрипом начала открываться – постепенно… Вот же хитрецы тюремщики, когда они сами заходят в камеру, дверь вообще почти не слышно, успел удивиться молодой человек про себя. Великий Инквизитор шагнул внутрь отчего-то в одиночестве, видимо, оставив сопровождавшего в коридоре. Педро подкатился к его высоченной фигуре – потолок едва позволял тому стоять во весь рост здесь – подобострастным колобком и плюхнулся на колени, подставив голову для благословления и почтительно сложив ладони горстями. Узник не стал открывать глаз и смотреть на это – он действительно чувствовал себя все эти дни столь дурно, несмотря на все выгоды своего пребывания в заключении, что уже проникся натуральным равнодушием к происходящему. Невозможность дышать ночным воздухом, смотреть на звёзды и видеть полуденное солнце и цветы сделала своё чёрное дело – лишив Эстрелладо этой важной для него вещи, враги действительно смогли до известной степени растоптать его морально. И ему сейчас было безразлично, что гость мог это заметить, хоть они никогда не были врагами, их отношения были всегда столь официальными, что и говорить об их существовании вообще было сложно. Скорее всего, просто наступило время инспектировать тюрьмы, и лишь поэтому эта встреча и смогла здесь состояться.
Великий Инквизитор молча сделал нужные жесты над Педро и выставил его вон, всё так же молча повелев закрыть дверь. Затем не торопясь особо шагнул к тому, кого он видел перед собой. Если не считать того, что за пять лет, прошедших с их последней заметной встречи, Эстрелладо вымахал в высоту и ширину так, что вполне достиг габаритов взрослого латника, изменилось мало. Но сумел за эти пять лет бывший тринадцатилетний ребёнок немало – и ревновать тут было к чему, собрать исключительно на своём обаянии целую гвардию в какие-то несчастные восемнадцать, целых четыре роты, что ещё и уцелели в битве почти в полном составе, суметь возглавить армию после гибели командующего, выиграть не только решающую битву, но фактически уже целую войну, построить серию пограничных крепостей… За одно это желающих ненавидеть нынешнего круглого сироту, никогда не знавшего своего отца, было кому и не только при дворе. Возможно, оценив почти ангельскую внешность белокурого красавца с аристократическим прищуром и точёными чертами лица – такого породистого экземпляра было трудно сыскать, а то и невозможно, при лучших дворах Европы, король и принял решение улучшить собственную породу, а интриги инфанты и её поклонников – просто фон для несчастья этого Звёздного Мальчика. Кто ж знал, что он окажется настолько непредсказуем и горяч, что откажется столь резко от пожалованной ему милости – эх, не научили парня быть гибким, некому было учить… Да и сообщение о смерти матери, что таскалась десять лет в поисках ребёночка – который с бессердечным высокомерием избалованного подростка поначалу просто высмеял её, не отвергая, не зная, что за ошибку совершает – ну никак не помощь в столь уже запутанном деле. И то хорошо, что ординарец-горбун оказался столь хитёр, что скрыл полученное известие от своего господина – страна оказалась спасена, иначе бы вести в бой армию было некому. Но дальше уже была неизбежность – в виде короля, что сам решил встретить победителя вместе с его воинами, да в виде цыганки, что прилюдно рассказала, как люди де Солера отказали в помощи больной бабе, которой вдруг стало плохо на улице. Как же бедолагу аккуратно развели придворные крючкотворы на истерику – что ж он сам, бедняга, не справился с этим дежурным коварством, видать, даже у него, неземного, на Земле ресурс конечен. Великий Инквизитор очень жалел, что его не было в столице в эти дни – иначе бы просто не позволил своим присутствием случиться такому беспределу. Пожалуй, о звёздном происхождении Эстрелладо все уже забыли за эти пять лет, да и знали немногие, а подлая цыганка снова куда-то исчезла, даже не подстрекает никого на улицах идти освобождать парня – а могла бы вполне, у неё бы это хорошо получилось. Мальчик был достаточно умён, чтоб лично прекратить все возможные толки о себе и звёздах – и, как свидетельствовал тамошний кюре, сам утопил в реке все хрустальные ожерелья, которые передавали на небо информацию о происходящем. Теперь и кюре этого нет уже, а кто духовник у молодого? Бог весть.
