***
В церкви было тихо. Четыре пополудни, будний день. В это время здесь всегда царила тишина. Именно такие часы и выбирал для посещения Джосс Клейборн. Он не возносил молитв к Высокому Лорду, не преклонял колен перед его Сыном, не потел в крошечной исповедальне, не слушал нудные мессы проповедников.
Он спал.
«Только в храме и можно выспаться спокойно, – говаривал пятидесятилетний Джосс, когда его спрашивали об этой странной причуде. – Даже старый Безбожник не убивает в церквях!»
Джосс точно знал, о чем говорит. Наёмный убийца, старейший в Бентии, выследив жертву, прекращал её преследование, если та вдруг оказывалась у порога храма. И лишь когда жертва, очистившись от мирской суеты, умиротворённо выходила с праздничной службы, мог выстрелить. Но только не раньше, чем жертва отойдёт от церкви хотя бы на пару десятков ярдов.
Итак, Джосс Клейборн спал. Помощница пастора, монахиня из святого ордена Девы, выглянув на секунду в молитвенный зал, тихонько вздохнула и вышла в кладовку. Оттуда она принесла вытертый клетчатый плед, насквозь пропахший церковными благовониями и закапанный воском. Накрыла Клейборна, поправила съехавшую со скамьи ногу в тяжёлом ботинке. Села рядом и сложила руки, читая про себя Песнь об отпущении грешникам. Примерно на середине длинной и замысловатой молитвы дверь скрипнула.
– П-прости меня Милорд, – сказала святая сестра словно про себя, а затем произнесла уже громче. – Детектив! П-п-просыпайтесь!
Джосс открыл глаза и спросил ясным голосом:
– Женщина… Какого черта ты назвала меня детективом, греть тебя в душу?
– Кем ещё мне в-вас называть? – откликнулась монахиня без особого почтения в голосе. – Бандиты не носят портупею с оружием, б-бродяги одеты немножко похуже, а на прочих вы походите и того меньше. Бляхи при вас не видно, но б-ботинки и кобура казённые, значит, вы не простой полицейский. Вывод п-прост: полицейский детектив. Дома не отдыхаете – то есть опасаетесь, что там вас ждёт засада. Возможно, спите в церкви не вп-первые, раз не смущаетесь и уснули крепко, но здесь ещё не обосновались, т-то есть даже церкви меняете время от времени. Не каждый день и не каждую неделю, иначе бы вы тут уже п-побывали. Одного не знаю: кто-то хочет убить вас из-за вашей честности или же наоборот, за отсутствие чести и с-совести.
По мере того, как помощница священника говорила, глаза Клейборна открывались всё шире.
– Женщина, а вот скажи мне, – произнёс он, – почему чиф Горден не даёт мне хотя бы вполовину таких смекалистых напарников, как ты? Всё какие-то мальчишки с соплями до колен. А самомнение и того длиннее.
– Б-быть может, ваш чиф хочет, чтобы они поумнели в п-процессе вашего наставничества? – улыбнулась монахиня, поглядывая на приоткрытую дверь. – Сколько обычно лет в-вашим ученикам?
– Напарникам. Призвание которых – прикрывать мою з… спину, подсказывать блестящие решения, когда я сам затрудняюсь придумать даже скучные, и, разумеется, следить, чтобы я не натворил дел. Обычно чиф нарочно находит таких, которые не могут ни того, ни другого, ни даже третьего. Зато ябедничают. Сегодня вот мне выделили одного… Красавец, холостяк, сопляк.
Он уже проследил, куда посматривает миловидная, хоть и немолодая монашка. И говорил нарочно так, чтобы ни одно слово не пролетело мимо напарничьих ушей. Юнец как раз перестал топтаться у порога и подошёл ближе. Застенчиво перекрестился на изваяния Девы-Матери и ее Сына и сказал:
– Я искал вас, наставник.
Джосс то ли зарычал, то ли вздохнул, но напарнику не ответил. Поднялся со скамейки и крепко, по-мужски, пожал крепкую сухую руку помощницы священника. Та ответила таким же энергичным пожатием.
– Надоест подметать подолом святой паркет – милости прошу ко мне. Я государственный детектив из убойного, найдёшь без проблем, если есть мозги. А они у тебя есть. Баб у нас, конечно, на службе немного. Но так даже лучше: тебе точно обрадуются. Скрасишь нам существование.
– Нет, б-благодарю за доверие, – улыбнулась святая сестра. – Мне когда-то так много п-приходилось менять место работы, что я решила остановиться.
– Ну как знаешь. А только ты всё ж умнее, чем Бернс, взгреть его в душу трижды.
– П-приятно слышать, – на этот раз служительница не улыбнулась.
Просто сложила плед и собралась уходить.
– Святая сестра, а звать-то тебя как? – окликнул Джосс, напяливая на неопрятные и редеющие лохмы засаленную шляпу. – Вдруг я захочу с тобой поговорить?
– Если очень захотите, то вам не с-составит труда выяснить моё имя, детектив, – ответила монахиня.
***
По воскресеньям Донни и Сэйди, словно заговорщики, оставались в ресторане дольше всех и выступали на этой сцене перед тенями, сгустившимися в пустом зале. Он играл как бог, а Сэйди пела, словно ангел. Их объединяла любовь к музыке и желание поведать о себе миру, но Энди Поджин не позволял повару и официантке выступать открыто.
– Когда-нибудь мы будем взрывать своими выступлениями огромные залы, – говорил Донни. – Меня вдохновляет история «Алого крыла».
– А меня нет, – вздыхала Сэйди. – Кто знает, сколько там наврано? Да и потом, у нас нет такой труппы, чтоб ездить по стране с выступлениями. Быть может, мы её когда-нибудь и отыщем, но сейчас надо пробовать какие-то другие способы прорваться на большую сцену.
И вот на излёте октября, когда город был до отказа наполнен моросью и туманом, Донни и Сэйди снова остались в вечернюю смену, а когда она закончилась, закрыли двери, пробрались в зал и включили микрофон. Свет уличных фонарей падал на маленькую сцену через большие окна ресторана, и это создавало ощущение чуда и таинства.
Сэйди сняла кружевной передник и наколку. Донни снял нарукавники и плотный фартук. Подал девушке руку. Вместе они забрались на сцену. Донни сел за пианино и тихо, без стука, открыл крышку, Сэйди встала рядом и слабо подула в микрофон. Протяжный негромкий гул разнёсся по залу.
– Давай, – вполголоса произнёс Донни.
Не было смысла шептаться. Никто не слышал их: по правилам, заведения закрывались в час ночи, а было уже почти два. Никто не видел их: свет ведь был погашен. Даже уборщица, не глядя на молодых людей, закончила мытье пола и ушла, тяжело ступая разбитыми ногами. Но страшно было спугнуть что-то иное, что-то лёгкое и в то же время очень серьёзное, настоящее, что витало здесь, в этом зале, когда Донни и Сэйди были одни.
Донни вдохнул, выдохнул – и коснулся руками клавиш пианино.
Сэйди вдохнула и задержала дыхание – всего лишь на пару секунд. Первые аккорды дали ей время настроиться, войти в крошечный мир песни.
И песня родилась на свет – нежная, светлая, такая, от которой слушатели непременно заплакали бы.
Но только этот нескладный, полноватый парнишка был всего лишь поваром. А эта прелестная девушка с неумело завитыми кудряшками – официанткой. Никто бы не позволил им играть и петь при слушателях. Слишком уж не артистичный был у них вид и слишком бедной – одежда. Униформа ресторана сидела на них не слишком ладно, а обувь была потрёпанной.
