ГЛАВА 1. Стана
Нелюдь ударила в спину, когда отряд уже поворачивал к форту. Сотник Митай был настороже, затрубил в рожок, поставил защиту. Верховые придержали крылатов, но, пока разворачивались, злые, словно осы, ненасыти успели налететь раз-другой и покусать несколько человек. Атаку отбили, Митай скомандовал: «Уходим». Приказ коснулся сознания всех пятнадцати человек, но откликнулось лишь двенадцать. Трое лежали на снегу – крови, как обычно, было мало.
Ненасыти делятся на брюханов, жрунов и сосней. Вот последних, летающих, и отогнали от раненых выстрелами и огнём. Потеря сознания, обескровливание, а очнутся – еще неизвестно, останутся ли в своём уме.
Покусанных было и того больше – едва держались в сёдлах, да и крылатам досталось. В форт Вьюжный вернулись все, но некоторых пришлось перекинуть поперёк сёдел.
Стана Зорич была среди легкораненых. Увесистый жрун успел напрыгнуть на неё, пока не развернулась, сильно ударил сзади в шею, порвал толстый воротник полушубка. Пару раз цапнул. Пытался, видно, добраться до основания затылка, но был отброшен. Кто-то пристрелил его, и ненасыть остался на снегу на прокорм своим зубастым сотоварищам. Но с той поры в голове сзади поселилась тупая гадкая боль, а из ран изрядно натекло под одежду. Стана не жаловалась, однако с крылата сползла с трудом. Да ещё чуть не повалилась с посадочной площадки. Крылатник принял поводья и забрал в денник летающего коня, а Стане пришлось спускаться по лестнице самой.
Бывало, торопишься выезжать в рейд или, наоборот, на кураже возвращаешься назад, к родным стенам форта – и лестницу эту не замечаешь. Летишь по ней что вниз, что вверх, легко и привычно. А тут она еле-еле сползла, да и то старалась поживее, потому что следом должны были спуститься еще двое.
Тяжёлых спустили в коробе по очереди и в полной тишине на санках повезли в лазарет. Стана уже повернулась в сторону казармы – но её окликнул командир Митай.
– Редница Зорич!
– Я.
– В лазарет. Живо!
Она свалилась уже на пороге лазарета. В голове гудело как сквозь большой сугроб, во рту были жар и горечь. Жрун попался заразный.
– Холера, – кто-то выругался и подхватил Стану под руки. – Ещё одна! Вроде и не новички, а как нарвались! Кто свободен? Ясин?
– Можно я лучше кого другого возьму? – откликнулся кто-то.
Голос прозвучал глухо и как будто далеко. Но Стана его узнала.
– Ясин Дайчин, – пробормотала она.
Её толкнули вперёд, и кто-то подхватил. А тот, кто толкал, снова отчаянно закричал «холера!» И затопал прочь.
Лекарь Ясин был груб. Стану он буквально зашвырнул на кушетку, прижал лицом к холодной противной клеёнке, содрал с неё и полушубок, и мундир – как с апельсина кожуру. А потом разрезал на спине рубашку.
– Жаль, что не догрызли тебя, – сказал с отвращением, которое Стана услышала даже сквозь мучительный гул в ушах.
– Добей, и никому не скажем, – равнодушно предложила она.
– Я бы рад. Но я лекарь, я давал слово Красной матери, что буду помогать всем, кто нуждается, – холодно ответил Ясин. – Мне придется немного сбрить волосы.
Волосы у Станы были роскошные и создавали немало забот, но в армейской жизни женщинам дозволялось не стричься. Тут сходились в острый угол военные правила и мирный уклад жизни! Косы могут быть проблемой, но незамужняя женщина без длинных волос – всё равно что невеста без свадебного наряда или праздничный стол без пирогов! Так что в фортах женщинам разрешалось носить косу при условии, что она не мешает.
Стана не дрогнула:
– Если необходимо, то сбривай.
Несколько секунд она слушала, как щёлкает стригущая машинка. Прохладные зубчатые лезвия прошлись по основанию затылка, затем мужская рука забрала оставшиеся пряди в пучок, нещадно оттягивая, как будто нарочно, чтобы причинить боль в коже головы.
– Так достаточно, – буркнул Ясин. – Придерживай свои лохмы сама, а то отрежу. Я зашиваю. Сейчас… погоди.
Магия целителя мягко обволокла рану. Перестало щипать, только сильно заныло где-то в нижней челюсти. Сдавило лоб. Стана лежала, уткнувшись лицом в сгиб левой руки и перехватив волосы правой. Ясин зашил рану на шее. Затем холодной мокрой тряпкой вытер с плеч и спины кровь. Налепил что-то на рану и сказал:
– Всё. Вставай. Вас сегодня изрядно порвали, и там наверняка ещё кто-то ждёт помощи.
И дёрнул за плечо.
– Красная матерь не велела тебе быть повежливей? – огрызнулась девушка.
– Никто не может заставить лекаря любить пациентов, – ответил Ясин. – Особенно таких, как ты.
Она привстала, от слабости с трудом соображая, что ей теперь делать, и рубашка, распоротая на спине, свалилась с неё окончательно. Стана ахнула, прикрывая груди руками. Ясин не отвернулся, но смотрел так равнодушно и холодно, что стало не по себе. У него были голубые льдистые глаза, почти белые волосы и тёмная щетина на щеках, и он выглядел так, словно хотел заморозить Стану насмерть.
– Но можно же хотя бы не ненавидеть, – вырвалось у неё, когда она с трудом напяливала ещё влажный от крови и пота мундир на голое тело.
– Я не ненавижу, – сказал лекарь так холодно, что Стана и правда едва не заледенела. – Помощь оказана. Убирайся.
– Подожди. Это всё? У меня очень болит и кружится голова, отдаёт в челюсть. И тошнит.
– Пройдёт, – равнодушно ответил Ясин. – Отлежишься, отоспишься и завтра будешь годна к дальнейшей службе. Можешь завтра показаться фельдшеру. Следующий!
Стана, с трудом нагнувшись, подхватила остатки рубашки и полушубок, потом вышла. Её покачивало. Укусы жруна не болели – Ясин прошёлся магией и наверняка там всё было довольно сносно. Но отчего же ей было так плохо?
Это, наверно, от его ненависти. Оттого, что Ясин Дайчин вот уже почти год считал, что Стана виновата в гибели его младшего брата. Он бы наверняка хотел, чтобы умерла она, а не Петар.
Стана еле добралась до дома. Это было старое деревянное строение в три этажа, чуть лучше обычной казармы. Тут селились, когда не было надобности ночевать в казармах. Жили в комнатах с общей кухней и туалетом на этаже. Отопительные печи едва справлялись со своей задачей, трубы в комнате были едва теплые, а Стану здорово знобило, и она, едва переодевшись, тут же забралась под два одеяла. Может, и правда стоило бы умереть? Тогда Ясин был бы по крайней мере доволен, а она бы не видела на его худом бледном лице брезгливого презрения к себе. И этот взгляд, это выражение было так трудно терпеть, что Стана, суровая, сильная Стана, редница из форта на краю зимы, расплакалась.
ГЛАВА 2. Ясин
Ясин Дайчин убедился, что поток покусанных иссяк, и вытер руки мокрой тряпкой. Он устал и иссяк ещё на втором раненом. Это был редник Лехчев, уже не слишком молодой человек – пора уж таких переводить на более простую службу! Обескровленный соснем, мужчина едва не отдал концы. Не совсем удачное восстановление привело в раздражение лекаря, и тут пришла Зорич. И он окончательно разозлился, а в злости Ясину всегда плохо размышлялось.
