Харальд махнул рукой, останавливая старуху, тоже заковылявшую к двери. Посмотрел на Сванхильд.
В Хааленсваге не было женского дома. Вообще. Он знал, что бабье убежище ему ни к чему, поэтому не стал его строить. Для рабынь, захваченных в походах и купленных на торжищах, вполне хватало его покоев — и каморок в рабском доме.
А теперь у него был женский дом, битком набитый бабами, которых он сам не трогает — и другим не дает. То, что произошло с Кресив, должно было случиться рано или поздно. Не с ней, так с другой.
Все это не ко времени, угрюмо подумал Харальд.
Вслед этой мысли пролетела другая, насмешливая — судьбу надо принимать как есть. Норны спряли нить как спряли, а ты живи, как сможешь…
Сванхильд выглядела задумчивой и растерянной. Харальд объявил:
— Если она хочет что-то сказать, пусть скажет.
Девчонка, прежде чем заговорить, вздохнула. Спросила:
— Что теперь будет с сестрой?
А перед последним словом все-таки замялась, отметил про себя Харальд.
— Чего ты для неё хочешь? — поинтересовался он. — Счастливой жизни со мной?
Сванхильд помолчала. Опустила взгляд, снова посмотрела на него — и только тогда заговорила. Старуха перевела:
— Ты, ярл, с её сестрой поступил так же, как с ней. Взял на свое ложе. Теперь Кресив и домой не может вернуться, и тебе не нужна. Нехорошо это.
Вот, подумал с ухмылкой Харальд, до чего я дожил. До упреков от своей бывшей рабыни — за то, что посмел завалить на спину другую рабыню.
— Она просит, чтобы ты не продавал её сестру, — боязливо добавила старуха. — Оставил здесь, не выгонял. Чтобы она жила под твоей защитой.
— Пусть живет, — буркнул Харальд.
Осталась, да и пусть себе, мелькнуло у него. Он даже вдов погибших хёрсиров Ольвдана, которым некуда идти, не тронул. Оставил жить в женском доме.
Сванхильд вздохнула, словно решаясь на что-то.
— Ты найдешь того, кто это сделал?
— Я даже не стану искать, — резко ответил Харальд. — Сванхильд, ты многого обо мне не знаешь. Я стал ярлом не потому, что родичи подарили мне драккар с хирдом, когда настало время. Я стал им, потому что всегда поступал так, как положено поступать воину. Твоя сестра рабыня, за её бесчестье не положен даже вергельд. А устраивать хольмганг ради рабыни, которая мне самому как баба не нужна, я не собираюсь. Это будет уроком для всех баб, живущих здесь, в женском доме. Пусть не крутятся там, где полно незнакомых мужиков!
Он расстегнул пряжку плаща, кинул его на спинку кровати. Объявил:
— А теперь мы поговорим о другом.
Харальд сдвинул в сторону шитье, уселся на постель. Махнул рукой, подзывая к себе Сванхильд.
Она подошла, но не сразу. Харальд подтащил её поближе, поставил меж своих расставленных колен.
Подумал — выдержит то, что он скажет, или нет?
— Ты теперь моя невеста, Сванхильд, — негромко заявил Харальд. — И скоро станешь моей женой. Я не знаю, как живут в твоих краях, но у нас свои обычаи. Я не только ярл, я ещё и воин. Такой же, как все воины моего хирда. Один из них.
Робкое тепло стройных бедер под скользким шелком ласкало ему ладони. Звало, манило…
— Жена ярла, — уронил Харальд, — должна присматривать за женским домом. Я могу поставить охрану к дверям, но я не буду утирать сопли бабам, что здесь живут. Не стану разрешать или запрещать им что-то. Это не моя забота.
Харальд помолчал. Погладил девчонкины ноги, потянувшись чуть выше. Синие глаза прятались в тени, укрывавшей лицо. Пряди волос, падавшие с плеч двумя пологами, были так близко…
Он сам велел учить её языку. Рано или поздно Сванхильд узнает все. И лучше, если это случится сейчас, пока глаза у неё светятся от счастья — после известия о свадьбе.
— Когда мои воины взяли эту крепость, они, как положено, получили один день на потеху. И потешились со всеми бабами, что тут живут. Таких потоптанных баб, как твоя сестра, здесь целый женский дом. Только двух не тронули.
Сванхильд судорожно вздохнула. Ладони её сжались в кулаки.
— Я не хвалюсь этим, — спокойно сказал Харальд. — Но я сделал тебя свободной женщиной Нартвегра. И ты должна понять — у нас свои обычаи. Я стал ярлом, опираясь на простых воинов. Я сам вышел из них.
Она по-прежнему молчала — только грудь поднималась от частого дыхания. Пряди волос подрагивали. Рядом, близко…
— Ты знаешь, что я и сам зверь, — выдохнул Харальд. — Ты видела мою светящуюся морду. Я поступал хуже, чем мои воины. Я убивал. Мои рабыни мучились больше, чем здешние бабы. И умирали.
…Мир рушился.
Здесь было столько баб. И все они, подумала Забава, перенесли то же, что и Красава.
Нет, поправилась она тут же. Красаву все-таки не тронули. А этих — толпой. И сделали это воины Харальда. С его, выходит, разрешения?
Живот свело от тошнотворного холода.
Бабка Маленя, переведя последние слова ярла, застыла в углу опочиваленки, боясь шевельнуться.
Лицо Харальда было неподвижным. Серебряные глаза сияли, и сейчас он напомнил Забаве то чудище, каким обернулся позапрошлой ночью, после пира. Вот только кожа не светилась.
Она вдруг подумала — а смог бы Харальд обернуться в человека без меня? Спросить бы…
Только не хотелось, чтобы бабка слышала про такое. Про него и так не по-доброму говорят.
Харальд молчал. Руки его крепкой хваткой держали её ноги чуть выше колен. От тяжелых ладоней сквозь шелк шло тепло.
И Забаве вдруг припомнилась стена с оружием в его опочивальне. В том доме и в том поместье, где он жил прежде. Над кроватью, только руку протяни. А ещё вспомнилось, как Харальд ей пальцы на рукояти кинжала складывал. Показывал, как на него замахнуться…
Она сделала такой глубокий вздох, что голова закружилась. Спросила:
— Ты хотел, чтобы одна из твоих баб тебя убила? Поэтому мечи над кроватью держал?
Испуганное бормотание бабки, его ответ, и снова бормотание.
— Они в Нартвегре верят, что судьбу плетут норны, три богини судьбы. И у каждого своя нить. Он не хотел смерти от руки бабы. Но и не прятался от такой судьбы.
Неужто готов был помереть во сне, подумала Забава.
Хотя может, он успел бы проснуться? И никто не посмел… да неужто? Или такое бывало, но Харальд всякий раз просыпался?
Забава облизнула пересохшие губы. Спросила — и свой голос ей самой показался жалким:
— А после того, как он со мной… после того, как я стала его рабыней, он кого-нибудь убивал?
— Только мужиков, дитятко, — прошелестела Маленя, дождавшись ответа Харальда. — После тебя он баб уже не трогал.
— Вот пусть и дальше так будет, — выдохнула Забава.
Серебряные глаза напряженно сияли. Она помедлила, спросила:
— А мою судьбу тоже спряли норны?
Руки Харальда ожили, дотянулись до её талии. Ладони сошлись на ней крепким обручем.
— Он говорит, ты волоконце в его нити. Но без тебя это будет уже не судьба, а проклятье.
