Носилась грусть-тоска по белу свету,
в бой, драку не ввязывалась,
но всё ж просила чего-то…
Собрался старый казак Илья Муромец как-то в лес: клещей пособирать, резвы ноги потоптать, буйну голову прохладить. А чего пошёл? Да и сам не знает: то ли от ворчливой жены ушел, то ли о жизни и смерти подумать, могилку себе присмотреть. Долго шел: день шел, два шел, а на третий день и заблудился. Присел на пенек, стал дорогу домой выглядывать. Не нашел. Расстроился, осерчал и айда на помощь звать, аукать:
– Ау-ау!
А в ответ тишина. Два дня богатырь аукал. На третий день ему ответил кто-то:
–Ау! – и спрятался за ракитовый куст.
Илья туда! Заглянул за кусток, там нет никого.
– Ау! – вновь крикнул кто-то и спрятался за сосну.
Муромец к сосне! Обошёл её вокруг, да и вышел ни с чем.
– Ау-у-у! – прокатилось гулкое эхо и убежало за соседнюю горку.
Понесся былинный к той горе! Оббежал её вокруг, и на этот раз никого не нашёл. А незнакомец не унимается, всё: «Ау!» да «Ау!» – и вглубь тайги мужика уводит.
Плутал так Илья Муромец без малого тридцать лет, состарился уж совсем, в дряхлого старика превратился, обессилел совсем, сел на пень, грибочками увешанный, вздохнул тяжко-тяжко:
– Видимо, нашёл я, наконец, могилку свою. Тута ей и бывать! – достал из-за пояса лопатку и давай себе могилу копать.
– Ау! – печально прошептал кто-то. – А закапывать то тебя кто будет?
– Вот ты и закопаешь, – ответил старый казак Илья Муромец.
Выходит из-за дерева маленький, щекастый, пузатый человечек и говорит:
– Я нежить Аука, дух невидимый. Навряд ли я в копательных делах мастер. А ты ещё не преставился?
– Да пока душа при теле, – хмыкнул богатырь. – А тебе то что?
– Брось ты это дело, пойдем ко мне жить. Одному тоскливо, а вдвоем веселей будет. У меня изба, баня, колодец – всё есть!
– Ну пойдём, – буркнул дед Илья. – Давненько я в баньке не мылся!
– Ау! – уже весело крикнул Аука, и вдруг перед ними выросла избушка, проконопаченная золотым мхом, с двором и банькой – всё как полагается.
Помылся Ильюшенька в бане, наелся Аукиных разносолов да заснул богатырским сном. И приснилась ему жена старая, дети сирые, внуки голодные; и как будто они все стоят у ворот родного дома, да пропавшего кормильца аукают: «Ау-ау-ау!»
Проснулся богатырь в холодном поту и понял, что старость его впустую прошла. Осерчал Муромец на духа щекастого:
– Это ты во всём виноват, зачем тридцать лет меня по лесу гонял?
Рассмеялся Аука беззубым ртом:
– Это не я, а ты пошёл себе могилу искать. Забыл? Вот теперь поживи у меня ещё три годочка, тогда я тебя домой и верну. Ну или помогу могилку выкопать да тело землей присыплю.
Подумал Илья Муромец, подумал, погоревал, махнул рукой, да и остался у Ауки ещё на три года:
– Ай, всё одно, родные меня живым уже не ждут!
А как остался, так ко двору и присосался. Избу подправил, огород вскопал, пчелок завёл, за ульями ухаживает, землянику выращивает, о смерти лютой думу думает:
– Надо бы в лес сходить, клещей на себя пособирать, стары ножки поразмять, могилку себе присмотреть.
Аука же нутром чует мысли чёрные богатырские, хмурится. Уж больно хорошо ему с воякой живётся: двор, хозяйство, мёд, варенье круглый год. Задумался Аука крепко:
– Как бы былинничка от дурных мыслей отвадить?
И позвал нежить Чёрта. Тот явился:
– Чего звал, приятель?
Аука в ответ, мол, так и так:
– Хорошо мне живется со старым казаком Ильёй Муромцем, но вот беда: в лес он уйти собрался, могилку себе искать.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Черт. – Да пущай себе идёт. Поищет, пороет, покопает мать сыру-землю и поймет, наконец, что богатыри бессмертны!
– Дык ведь дряхлый он совсем.
– А ты дай ему в ясен месяц из своего колодца водицы испить и увидишь что будет, – вымолвил нечистый и исчез.
Дождался дух Аука ясна месяца в ночи, полез в колодец, набрал два ведра воды, принёс в дом и спать лег. Проснулся утром старый Илья, захотел водички попить, глядь, а она уже принесена. Обрадовался, выпил одно ведро, а второе вылил в самовар. Сидит, чай ждёт. А пока ждал, молодеть начал: в рост пошёл, в силу, в ум! Помолодел, поумнел Илья, встал, расправил плечи свои сильные, развел руки аршинные, топнул ножищами пудовыми, тряхнул буйной головой и духу лесному Ауке низехонько поклонился:
– Спасибо тебе, дедушка, за ум да за науку! Но пойду-ка я к людям: жену свою старую схороню да от хазара землю русскую очищу!
И пошёл, и очистил от хазара землю русскую. А супругу его уж давным-давно похоронили, могилка успела травой-муравой зарасти да лютиками белыми. Поплакал Илья над холмиком могильным и женился по ново.
А лесной дух Аука как остался один, так к луже поплелся – рассматривать своё отражение. Разглядел он там деда старого-престарого, больного-пребольного. Подурнел, посерел от этого нежить, в своих черных мыслях запутался:
– Пожил я на белом свете, хватит, пора и честь знать. Надо бы в тайгу идти – дупло погребальное для себя присмотреть.
И пошёл, бросив хату, двор, баньку, пчёл да огород с земляникой. Вот и бродит с той поры маленький пузатый, щекастый, невидимый мужичок-старичок по лесам тёмным, по болотам глубоким. Аукает. Грибников, ягодников да охотников в чащу уводит, в болотах вязких топит.
Закрывай, Егорка, глазки и спи, баю-бай.
А в лес без мамы никогда не ходи.
Но папу дома всегда держи,
не то уйдет – ищи его потом, свищи!
Аука – дух леса, не спит ни зимой, ни летом. Он маленький, пузатенький, с надутыми щеками. Живет в избушке, проконопаченной золотым мхом, в ней вода круглый год от талого льда, помело – медвежья лапа. Зимой, когда лешие спят, ему особое раздолье! Любит он морочить голову человеку в зимнем лесу, отзываться сразу со всех сторон. Того и гляди заведет в глушь или бурелом. Вселит надежду на спасение, а сам водит до тех пор, пока не утомится человек и не уснет сладким морозным сном, обо всем забыв.
