Канада. Калгари
Мать вчера по телефону с Лариской говорила и вдруг такое выдала… Считала, Майкл не слышит: «Они в этом возрасте вообще думают пенисом…»
Ха! Между прочим, вполне справедливое замечание.
Тренировка была обычная, но время необычное – до чемпионата мира по фигурному катанию в Калгари оставалась ровно неделя. В тот день все и началось.
Чемпионат в Калгари был последним предолимпийским. Мир фигурного катания немножечко сошел с ума по этому, в принципе, несущественному поводу. Ну, Олимпиада через год… Ну и что?! Фигуристов, которых это касается непосредственно, считаные единицы. В буквальном смысле слова. Их считают, пересчитывают, переставляют местами, вычитают, засчитывают обратно… Чего остальные-то так сильно беспокоятся?
Именно это Майкла всегда и удивляло. Если тебе лично участие в Олимпиаде ни при каких мыслимых обстоятельствах не грозит, чего нервничать? Тайна сия велика есть.
Очень велика. Произрастает она, эта тайна, как нетрудно предположить, из глубины души человека как биологического вида. Люди хотят славы! Алчут, вожделеют… И всего прочего, к замечательной спортивной славе прилагаемого, тоже алчут. Список желаемого подозрительно короток: деньги, комфорт, почет и снова деньги, снова комфорт. Пожизненный.
Майкла эти мелочи не беспокоят. Он думает пенисом. Когда тебе восемнадцать с половиной лет, это не только нормально, но даже, как утверждает друг и советчик Карлос Эскобар, похвально.
Карлос на полгода моложе Майкла, но спит со всем катком. Или врет, что спит со всем катком, что, по сути, одно и то же.
Тщедушный, смуглый, чернобровый, внешне Карлос совершеннейший цыган, если забыть, что он все-таки бразилец. Карлос – признанный и авторитетный донжуан со стажем и без репутации вруна. Со всею страстью латиноамериканского темперамента он регулярно и вдохновенно рисует флегматичному Майклу картины своих побед, доказывая простое и бесспорное: думать пенисом – это круто!
Майкл реагирует заинтересованно, но без излишнего энтузиазма. Круто так круто, никто ж не спорит. У Майкла нет ни малейших претензий к подобной схеме мироздания, но сейчас хорошо бы хоть двойной аксель крутануть, а то сегодня он вообще еще ничего не прыгнул. Лариска, тренерша, настучит матери, та начнет вопить… Себе дороже. Окей, разгоняемся, разгоняемся, разгоняемся и…
Маленькая живая куколка с фарфоровым лицом, задрав головку, удивленно смотрела на мать из крохотных щелочек-глаз. Ну, сколько можно говорить по телефону? Куколка теребила рукав красивейшей в мире, сверкающей золотом материнской куртки, но мать не реагировала, она явно сердилась на кого-то там в телефоне и даже кричала. Странно. Ведь они сюда зачем пришли? Не чтобы по телефону кричать? Нет? Пришли чтобы делать ножками раз-два, раз-два, как зайчик на картинке. И шапочку такую же красненькую надели, как у зайчика, и конечки такие же беленькие!
Долго смотреть на мать снизу вверх было неинтересно и неудобно.
– Раз-два, – сказала себе куколка и двинула ножкой.
Конечек легко скользнул. Как у зайчика! Раз-два, раз-два, раз-два. Ножки двигались сами, стоило только произнести волшебные слова. Куколка засмеялась от удовольствия и отпустила мамину куртку.
Раз-два, раз-два, раз-два…
Сердце вдруг резко рвануло вниз, провалилось сквозь лед, не в бейсмент, а в бездну: с бешеной скоростью Майкл летел на крохотного человечка не более сорока сантиметров ростом.
Почти посередине ледовой арены, никого и ничего не замечая, не осознавая ни малейшей опасности, растопырив ручонки и едва удерживая равновесие, человечек увлеченно передвигал игрушечные ножки в игрушечных коньках. Доля секунды, и Майкл раздавит этого гнома как букашку… Прыжок!
От боли померкло в глазах. Давно он так не падал. Точнее сказать, вообще никогда так грубо и так неправильно он на лед не плюхался. Звон в ушах и дикая боль в затылке. Детский грандиозной силы плач поднимается к высоким перекрытиям арены, отталкивается от стен, ото льда, снова поднимается и снова обрушивается на Майкла, обдавая его стыдом и сомнением как кипятком. Он виноват?
Какая-то женщина в сверкающей куртке орет над Майклом очень близко, загораживая свет и воздух, дышит чем-то пряным, на лбу воронье крыло топорщится и дрожит. Нет, не крыло… Это челка у нее такая, длинная и густая, до середины несуществующего носа, глаз совсем не видно… Она китаянка?
– Сумасшедший! Ты чуть не убил моего ребенка! Тебя нельзя пускать на лед, ты катаешься, будто ты здесь один! Бастард! Чтоб тебя здесь больше не было никогда, слышишь?
Как не слышать… Майкл пытается встать и не может. Колено разбито в кровь, лед вокруг медленно розовеет.
Бастард! Страшное слово произнесено. Бастард, бастард, бастард…
– Она просто других английских слов не знает, – шепчет Майклу Карлос Эскобар. Утешает.
Все, кто был на арене, съехались в круг, в центре которого Майкл и орущая женщина.
– Замолчите, как вам не стыдно, он спас вашему ребенку жизнь!
– Пожалуйста, послушайте, вы не правы…
– А как вообще девочка оказалась на середине арены?
– Сама же мамаша и виновата!
Чуть не на руках Карлос доволок Майкла до бортика, зачехлил его коньки.
Обнявшись, они поплелись в гардеробную. Майкл хромал очень сильно.
То есть он вообще старался не опираться на разбитую ногу.
Флора Шелдон, член совета директоров Canadian Skating Union, оставила машину на служебной парковке и, все еще перебирая в памяти только что услышанное на экстренном совещании, поспешила к главному входу. Без четверти три, у Майкла Чайки тренировка заканчивается в три.
Удивительно неамбициозный парень этот Чайка. Ленив и скучен. Но катается неплохо. Если быть точной, не очень плохо. Главное, что заставило Флору в эту труднейшую минуту подумать именно о нем, это умение Майкла сосредоточиться. У него стальные нервы и хорошая память. Если б не был таким бесхребетным киселем, мог бы считаться и перспективным, но… Говорят, там такая властная мама, что мальчику не позавидуешь…
– Майкл! – воскликнула Флора в изумлении. – Что случилось?
По коридору, всем телом повиснув на Карлосе Эскобаре, свесив левую ногу, словно она тряпочная, почти на нее не опираясь, плелся Майкл Чайка.
– Там маленькая девочка… – начал Майкл, чуть задыхаясь. – Я бы ее сбил, если б не перепрыгнул.
– А ее мать до сих пор орет! – Карлос осекся, подбирая выражение. – Несправедливо. Он молодец, а его же и ругают.
– Майкл, что с ногой? – медленно произнесла Флора. – Ты можешь кататься?
