«Мама, я говорю, а у меня изо рта идет какой-то шум»
Когда тебе двадцать два,
Ты мощнее становишься в холке,
Хочешь смело сойти за волка,
Из тебя уже больше толка,
Заплываешь, не чувствуя дна.
Но когда тебе двадцать два,
Ты уже отвечаешь за завтра
И за ночь, и кому делать завтрак,
И новелл новых кто будет автор,
Ты решаешь сам за себя.
Когда тебе двадцать два,
Ты умен и уже знаешь много,
Ты идешь успешной дорогой,
Для кого-то ты дорого́й.
Но, как видишь, сбивается строй.
И не все попадает в рифму.
Когда тебе двадцать два,
Ты уверен, что всё еще будет
И появятся нужные люди,
Но сегодня уже, по сути,
И есть то простое «тогда».
Когда тебе двадцать два,
Это самый счастливый возраст,
Уже умножаешь пользу,
Еще ничего не поздно
И наоборот – пора.
Когда тебе двадцать два,
Двадцать три, пятьдесят или сто,
Кроме тебя самого
Не осчастливит тебя никто.
Если б ты спросил меня,
как устроена планета,
Я бы выпила сперва
и ответила, что нету
ни тебя и ни меня,
только мир больших иллюзий
и прекраснейших диффузий
разума и вещества.
Хоть бы раз увидеть твои страдания
Хоть бы раз увидеть твои страдания,
Гнев твой, огненный треск дров,
Гнилую землю, больные точки,
Сюрикены вытащить из чехлов.
Увидеть, словно ты —
Разлетающийся снаряд,
глаза адом горят,
Дракон, выгрызающий хвост свой,
Пока гиены возводят ад.
А то ты вселенский бог, мудрый царь, герой,
Никто не нарушит твой нежный покой,
И ты не склонишься к ногам головой,
Только скажешь: таким меня принимай
И не ной.
– Что такое Абсолют? – Это водка
Всё становится незначительным через три дня,
даже если ты ходил по углям.
У меня в ушах тишина,
а в сердце немой баланс,
я не верю в половины, в четверти, в час,
я единица, без времени, без прикрас,
я больше не трогаю ни тебя, ни нас,
причем неважно, кто этот «ты»,
я растворила балласт.
и благо внутри.
я обезвожена, в океане, на дне.
я люблю свое дно, но одно во мне:
мне не дано раздобыть любви,
моя любовь – Абсолют и одни нули.
я слетала с катушек,
воровала порох из пушек,
ненавидела куриц и тушек,
убеждала, что будет лучше
не выронить в прорубь душу.
но ты не слушал.
ни ты, ни ты и ни ты.
ни один, ни одни,
и я, набрав в рот воды,
сидела в пустыне, терпела огни.
Но теперь посмотри:
я дошла до цветения анахаты в том ключе,
что мне впору летать на света луче,
а любой из «ты», не поняв ни «че»,
либо пальцем висок, либо спросит «зачем?».
ни зачем. все тлен.
убери еще полкилограмма проблем,
и будет дзен.
Январь абсурда.
не бьется посуда.
тишина отовсюду.
а я как Будда,
Хотя мне худо,
но всё откуда?
мне надо долго молиться Богу,
не лезть в чертоги
и сдвинуть ноги.
залечь на дно океана,
закрыть свадхистану,
пока с головой дружить я не стану.
а то из меня не только творчество брызжет —
энергия свыше.
во мне все местами переставлено,
но объяснений не представлено,
и вот ходи понимай, где ставни,
где окна, где сердце и где кровать.
мне надо меньше думать и совсем не ждать,
не охать, не выдвигать, не гордиться.
пока я с нижними, я жар-птица,
как только выше, так я тупица
и даже в самом элементарном
мозг мне не пригодится.
я все убираю душевный хаос,
но как только готова – опять попалась,
мне все предельно понятно.
мне ни черта, ничего не понятно.
мне хорошо,
мне чертовски плохо,
я вон из кожи,
и позже гложет,
но все же, может,
и он хороший?
просто заброшен?
выброшен?
выпотрошен,
обезвожен?
или умнее меня и сложен?
у меня в голове беспрецедентный бред,
акцидентный вред,
а он на меня накидывал плед,
скрывая глаза и свет,
но я не услышу даже ответ,
потому что «нет» – это значит нет.
и я пишу километры слов,
даром ли он оранжевый шарик
вгонял под покров.
энергообмен без обмена, одно «бери»,
так я-то взяла, а ты себя-то побереги!
и восполняйся, у нас ведь что-то еще впереди…
не у нас? по отдельности? ну хорошо…
мне надо закончить, а жажду еще.
Все без всех могут.
Не разрыв аорты,
Не сверла, не томно.
И мы друг без друга проживем спокойно,
Но тянет упорно.
Тянет, как мышца после семи подходов,
Как шею у старательных садоводов,
Но запросто можно отличить породу
От дивных простушек
и бедных на́ душу богачей.
Лучше быть имманентным
и не касаться этих чужих ничем.
Время дает тебе опыт,
ножки на плечи,
Виски на вечер,
Никиту на вечность
И тайский бокс.
А мне лучших мужчин в асоциальной сети,
пытающихся донести,
какое счастье меня обрести,
и посты с Бумбокс.
А все равно остается одно и то же
Неизгладимое, неуловимое, где-то под кожей,
едва ли даже на что-то похоже.
И вряд ли с кем-то возможное повторить.
Оно непрямое, сбитое, нефть и нежность,
Никаких условностей, все как прежде,
Не подпадает под определения смежные
И не оставляет надежды его изменить.
Оно, конечно, вполне себе забывается,
Но чувствуется. Думается. Проживается.
В инфополе само на себя отвечается,
кроме «где же стоп-кран»
И «нужно ли тормозить».
Другие частоты, не те категории,
Ведь люди в одежде не такие, как голые.
И проще бывает грудь показать,
чем на миллиметр душу.
а если покажешь и то, и другое,
им «скушно»…
Не инграмма, но незавершенный гештальт,
Когда хочется жить и каждой минуты жаль.
А счастье – не эстафетные палки,
такому надрывному счастью место на свалке,
Срок годности завершился,
Срок гордости не истек,
И как объяснить про счастье
Тому, кто от счастья далек?
Зачем, например, мне чужая свобода,
Что делать мне с ней? Писать ночью оды?
Как можно себя растратить,
когда тебя много,
Когда ты уже полноценен, энергоёмок,
Когда ты умен и в расцвете сил,
Энергообмен с энергообманом
не перепутать в такси.
Ведь ты уже не следишь, о чем я, —
так ты спроси.
Ведь ты же славный и умный волк,
Ты знаешь, в чем стоит увидеть толк,
Ты смог бы вести, если надо, и целый полк,
Но без доспехов – на грани душевной комы.
Всего-то быть легитимной сказать: мы знакомы.
А дальше с тобой будет все что угодно,
Девочки на диванах, столах, на комодах,
Девочки псевдоумные с псевдозаботой,
Желая с тобой, хоть в Якутию, хоть в окно.
Понимающих на минуту, на грамм, на йоту.
Их будет сколько угодно много.
Но в точности – никого.
И спасаться бегством прямо в постели:
Сначала ви́ски, чтоб виски́ онемели.
Потом сообщения под одеялом,
Чтобы он не заметил, не признал обманом.
Измены не телом, а головой:
На зрелые темы беседы – живой
Еще продержаться можно, пока он спит.
Несколько тысяч слов, и душа не болит.
Эмоции на стороне, в чужих людях – чувства,
Соберешь и бессонно уставишься в люстру.
Пока он спит, ты внимаешь вселенную,
Вынимаешь пули из сердца пленного.
