Я иду в штаб докладывать о результатах вылета. Обращаю внимание, что в штабе сидит незнакомый мне младший лейтенант с эмблемами чекиста. Выслушав мой доклад, Жучков говорит:
– Собирайся. Тебя вызывают в особый отдел армии. Вот посыльный сидит, за тобой приехал.
– Зачем это?
– Не знаю, товарищ гвардии капитан, – отвечает посыльный. – Я получил приказ доставить вас в армейское отделение Смерша, а зачем, мне не объяснили.
– Наверное, это связано с твоей разведкой группы Гудериана, – предполагает Жучков.
– А при чем здесь Смерш?
Жучков пожимает плечами.
– Я пойду переоденусь, вы подождете? – спрашиваю я младшего лейтенанта.
– Конечно, конечно, – соглашается тот. Он явно робеет перед гвардейскими летчиками.
Узнав, куда я еду, Сергей мрачнеет.
– Что-то, друже, мне это не нравится.
– Мне самому не нравится. Только что они могут мне предъявить?
– Э! Был бы человек, а статья у них найдется!
– Брось. Сейчас война идет. Им не до этого.
– То-то и оно, что война. Под военное время они что угодно приписать могут.
– Не думаю. Скорее всего я им нужен как свидетель по какому-нибудь делу.
– Это по какому же?
– Пути ЧК неисповедимы.
– Вот-вот! Комиссар знает?
– Нет. Он на задании, а Лосев – в штабе дивизии.
– Езжай, а я, как Федоров прилетит, подойду к нему.
Мы с младшим лейтенантом садимся на мотоцикл и едем в Починок, где расположен штаб армии. То, что посыльный приехал за мной один и преспокойно едет, имея меня на заднем сиденье мотоцикла, окончательно убеждает меня, что ничего серьезного в Смерше меня не ожидает.
Особый отдел армии расположился на окраине города в двухэтажном кирпичном доме. Мы с младшим лейтенантом проходим по коридору первого этажа и останавливаемся перед одним из кабинетов. Заходим в “предбанник”. Там сидят три солдата и старшина. Посыльный говорит мне:
– Вы раздевайтесь, товарищ гвардии капитан, у нас тут жарко, а я пока доложу.
Я вешаю куртку на гвоздь. Младший лейтенант проходит в кабинет, через минуту возвращается и показывает мне на открытую дверь:
– Проходите.
В кабинете за столом сидит лейтенант. Жгучий брюнет. Вьющиеся волосы, высокий лоб, густые брови, полные губы, томный взгляд. Одним словом, красавец-мужчина. Ни дать ни взять эстрадная звезда. Я представляюсь:
– Гвардии капитан Злобин.
Лейтенант не обращает на меня внимания и возмущенно кричит:
– Птицын! Почему он при оружии?
– Вы же не говорили…
– А вы на что? Порядка не знаете? Обезоружить! Быстро!
– Какого черта… – начинаю я, хватаясь за кобуру. Сзади меня хватают крепкие руки. Мою правую умело блокируют, расстегивают кобуру и извлекают “ТТ”.
– Ордена! – кричит лейтенант.
Старшина протягивает было руку к моей груди. Видимо, в моем взгляде он читает нечто такое, что заставляет его поспешно отдернуть руку и сделать шаг назад.
– Ладно, успеется, – говорит лейтенант и указывает на табурет.
Меня усаживают. Лейтенант кивает, все выходят и закрывают дверь.
– В чем дело, лейтенант? – спрашиваю я.
Тот не отвечает, листает какую-то папку. Минуты три он как бы игнорирует мое присутствие. Ясно. Хочет поиграть на нервах. Не на того напал. Достаю папиросы и закуриваю.
– Объясните, лейтенант, в чем дело? – повторяю я.
Лейтенант захлопывает папку и, улыбаясь, смотрит на меня.
– Объяснять будете вы, Злобин. А вот курить я вам не разрешал.
– А я не имею привычки спрашивать разрешения у младшего по званию.
– Ничего, это дело наживное. А сейчас рассказывайте.
– С чего начать? Со школьной скамьи, с училища, с Карельского фронта или с 22 июня?
– Не валяйте ваньку, Злобин! Говорите по существу. Рассказывайте все о своей подрывной деятельности, – он похлопывает рукой по папке. – И учтите, мы знаем про вас все.
Интересно, что он может такого знать? Взять сейчас и сказать ему всю правду! Сразу его кондратий хватит или он сначала поорет?
– Тогда зачем мне рассказывать, если вы все и так знаете?
– Вы, Злобин, плохо разбираетесь в наших законах и плохо представляете себе функции НКВД. Наша задача – не только и не столько разоблачить и покарать преступника, сколько дать ему возможность исправиться и облегчить свою участь. Я даю вам такую возможность, а вы не цените.
Правильно, не ценю. Интересно все-таки, проходят годы и десятилетия, а тактика у этого сословия не меняется. Они все время ищут дураков, которые клюнут на эту удочку, испугаются и начнут оговаривать себя и других. Ведь именно последнее понимается этими “слугами закона” под “помощью следствию”. И ведь что самое страшное, они таких дураков находят, иначе они давно бы отказались от этого метода.
– Вы правы, лейтенант. Я действительно не могу оценить всего гуманизма вашего предложения. Не могу по той простой причине, что не припомню за собой ничего такого, что можно было бы расценить как подрывную деятельность.
– Вот как?
– Да, так.
– Это ваше последнее слово?
– В данный момент да.
– Зря вы так, Злобин, зря, – сокрушенно качает головой лейтенант. – Я хотел как лучше. Значит, вы предпочитаете, чтобы я задавал вам вопросы?
– Да.
– Хорошо. Но учтите, с этого момента возможности облегчить свою участь чистосердечным признанием у вас уже не будет.
– Благодарю за заботу.
Лейтенант игнорирует мою фразу, встает из-за стола и несколько раз проходит по кабинету из угла в угол. (“Как по камере”, – невольно приходит мне в голову.) Сапоги его поскрипывают. Внезапно он останавливается у меня за спиной и быстро спрашивает:
– Кто дал вам задание распространять пораженческие настроения и восхвалять военную мощь Германии?
Вот оно что! Пораженческие настроения и восхваление противника – стандартный набор. Обвинение абсурдное, но интересно: откуда растут ноги?
