В полночь таксист высадил нас возле сауны. Все, как ни странно, началось с нее. Разнорабочие приходят сюда после долгой смены.
Помыться, отдохнуть и поспать.
Растянутые выцветшие футболки и шорты, в них мы выглядели, как заключенные. Я даже не разбирался, чистую мне дали футболку или нет, просто надел это и лег на пол. На полу спать непривычно, но когда хочешь спать, заснешь даже так.
Проспать на тонкой подстилке.
На следующий день мы поехали в соседний город. В Корею нас прибыло двое – Я и Тамир. Вчера прибавился еще один.
С Валерой мы свелись на автобусном терминале. Он ехал по тем же делам, что и мы – три вакансии на почту были нашими. Удивительно худ, все лицо будто в порезах от ножа, руки – в наколках, Валера был молчалив и спокоен. А глаза глубокие, светлые, как у ребенка, и вокруг них старое потрескавшееся лицо. Простой, самый простой, каким только можно представить человека.
Выходит, мне двадцать, Тамиру тридцать, а нашему новому знакомому под полтинник. Не знаю почему, но общее место работы по умолчанию нас сближало. Объединяло неясное будущее.
Вечером с автостанции нас повезли прямиком на работу. Подъехала Татьяна со своим мужем – нашим боссом, и нас увезли за город.
Ровно в восемь зашумел конвейер – стальной, длиною в сотни метров зверь. Грузить почту в фуры, много коробок, и не только: всякий хлам, пакеты, шины, ящики со льдом. Мы отправляли посылки по всей Корее. Грузишь, значит, а кореец орет на тебя, а ты виду не подаешь, делаешь как можешь, как знаешь, вода выходит из тебя, не пот, а именно вода, уже начинаешь пить самого себя, под утро глаза слипаются, ноги полено, кожа липка, и бесконечный стук конвейера, от которого закладывает уши. Ждешь, думаешь, мечтаешь о том, чтобы просто прилечь на пол и не двигаться, хотя бы на минутку, вот бы сейчас…
…первая ночь…
Я загружал жестяные бочонки с раствором. У одного была не закреплена крышка, и, пошатнувшись на ленте, часть раствора пролилась на меня, на руки и одежду. В ту же секунду я побежал в умывальник, руки срочно нужно было отмыть. А вот пятна на футболке и шортах засохли. Так я определился с рабочей одеждой.
Вместе с нами работают разные люди.
Есть египтяне, которые на самом деле больше похожи и на итальянцев и на грузин. С большими такими носами, будто загорелые южане. Это были самые веселые люди на почте. Всегда в хорошем расположении духа, и всегда старались подшутить, подсмеяться над кем-то, разряжали обстановку.
Есть корейцы, наши начальники. Это самые вспыльчивые и курящие люди на почте. Они заряжали обстановку и платили нам.
Есть индусы и филиппинцы. Это были самые спокойные люди на почте.
Есть африканцы. Это были самые ленивые люди на почте.
Есть мы. И мы были самые новые люди на почте.
Вместе с нами работают разные люди.
Рассвет приближает минуты отдыха.
В час работы время не стояло на месте, нет-нет, да отматывалось назад. Я боялся его. Боялся смотреть на часы. Пытался не смотреть на циферблат, но ничего не получалось. Это соблазн. Привычка. Заманчивость…
Много сочиняю, думаю и мечтаю во время работы. Потом, когда появляется возможность записать, что-то, естественно, забываю. Значит не нужное. Это хорошо: пока работаешь, много всего интересного в голову приходит, только плохо, что записывать сразу получается не всегда. Моя самая большая извечная проблема. Поэтому я стократно проговариваю свои мысли в уме, переделываю их, стараюсь не забыть, но и не отвлекаюсь от потока коробок.
Что верно, то верно: блокнот не высмеет тебя, поймет верно, потому и молчит. Молчит и слушает, и все принимает, что бы это ни было; снисходителен. Это диагноз – делиться мыслями со страницами, а не окружающими тебя людьми, или близкими, и, по-моему, привычка на всю жизнь.
Почта. Мне нравится моя работа. Мне в принципе нравится то, что она есть, и при этом – именно у меня.
Можно, конечно, и схватить коробкой, когда все разгружают толпой одну кучу. Вот вчера я разлил на себя раствор и отбил колени, а сегодня получил по голове. А потом вдобавок слегка по деликатному месту. По яйцам, в общем…
Тут ни у кого нет часов. Я заметил это не сразу. Самое сложное – не проверять, который час.
Первые несколько дней мы жили в сауне. Заработаешь, тогда ищи жилье.
Вся ночь ради этого момента – свежая струя воды, смывается усталость, приятная, оплачиваемая усталость. Мурашки по коже. Насколько же хорошо! Вот вся жизнь в этом: на рассвете добросовестно закончить работу, получить свои восемьдесят пять баксов и смыть с себя эту долгую ночь.
Я взял табурет, сел, направил на себя напор воды и заснул. Заснул ненадолго, но ничего особенного за это время не произошло.
В сауне жарко. Лежишь на полу или на диване, не двигаешься; замер, потому что спишь. Плотная футболка влажна. Засыпаешь в поту, и просыпаешься таким же. Ощущение, что наш организм и вправду состоит на восемьдесят процентов из воды, а то и на все сто… Не приходилось ставить будильник. Я стабильно ложился в одно время – восемь утра, и стабильно просыпался на обед в полвторого. И, что интересное, этого мне хватало. А когда засыпаешь в холоде, так и тянет закутаться в одеяло, в такой же холодный сон. Тут такого не было.
Период саун закончился. Настала пора мотелей. За автовокзалом, на перекрестке нас троих ждала Ольга, горничная. У входа в мотель проговорила:
– Вот, запоминайте, цветочки-выпездючки тут…
На третьем этаже жили русские. Наша комната: три комплекта матрацев, холодильник, вид из окна на бетонную стену. Бросай на пол матрац, ложись и спи. Три мертвеца лежали в ряд, потом просыпались и шли туда, откуда вернутся утром.
Самым тяжелым, что приходилось поднимать и носить, были мешки. Поднимаешь, аж в висках давит, но там все твои невзгоды, кидаешь на ленту их, и легче, и все обиды вышли через пот и кровь.
Перед сменой всех строили у ленты. Делили на три группы: одна шла разгружать; вторая загружать; и третья – куда пошлют. Я встал не со своими ребятами, как прежде, а в первую группу. В отличие от загрузки, здесь не было наших, только корейцы. До этого было мнение, что разгружать машины легче, чем загружать. На деле оказалось не совсем так…
На разгрузке было сложнее, но тут не кричали, и играла музыка, а с музыкой легче жить. За ночь ты мог разгрузить около двадцать машин, загрузить – от силы фур семь. Разгрузка идет быстро, загрузка требует куда больше времени.
Впредь, при вопросе, служил ли, ответом будет – под Сеулом… Почтовые войска. Звание – почтовик-грузчик…
