В небесной канцелярии был обычный ежегодный день сортировки душ: подытоживали, сколько душ попадёт в рай, сколько отправится в ад. Ванапаган уже с раннего утра ожидал за дверью, чтобы быть готовым войти, как только явится ангел-посыльный. Но ждать ему пришлось сегодня долго – ангел всё не приходил и не приходил. Уже давно минул полдень, когда Ванапаган, наконец, собрался с духом, шагнул к двери и постучал – вначале тихонько, затем громче и, когда никто не пришёл открывать, начал колотить изо всех сил, так что загрохотало всё поднебесье, словно грянул гром среди ясного неба. Теперь только явился Пётр, приоткрыл дверной глазок и, увидев Ванапагана, спросил официально, словно имел дело с посторонним:
«Чего изволите?»
Этот вопрос ещё больше возбудил и без того разозлённого ожиданием Ванапагана, а потому он резко ответил:
«Привратники-то барские важнее самих господ будут. С каких это пор ты меня больше не узнаёшь?»
«С сегодняшнего дня», – спокойно и с прежним безразличием ответил Пётр, и хотел закрыть глазок. Но Ванапаган оказался проворнее и воткнул палец в отверстие глазка, задержав заслонку, так что обзор хоть и сузился, но всё же не исчез вовсе.
«Да постой же, постой, Пётр – сегодня день сортировки душ», – проговорил Ванапаган в узкую щель поверх пальца, в которую был виден только правый глаз Петра.
«Нет больше никакого дня сортировки душ», – сказал Пётр. «Отменили его», – добавил он, пояснив.
«Как так отменили?» – изумлённо воскликнул Ванапаган. «У меня же договор».
«Он больше недействителен», – сказал Пётр.
«Как так больше недействителен?!» – приходя в ещё большее изумление, воскликнул Ванапаган, начиная уже волноваться: «Он же подписан обеими сторонами, а в одиночку ведь такой договор изменить нельзя».
«И всё же договор недействителен», – подтвердил Пётр. «Дня сортировки душ нет, ведомости нет, душ нет».
«Не говори чепухи, Пётр», – уже примирительно сказал Ванапаган. Но Пётр ответил ему холодно и отчуждённо:
«Прошу оставить свои фамильярности, мы больше не знакомы».
«Тьфу ты чёрт!» – возопил теперь Ванапаган, ибо он начал выходить из себя. «Я знаю тебя, а ты знаешь меня уже с тех пор, когда ты отрёкся от своего Господа1 – как же мы не знакомы. Очень даже!»
«Нет», – твердил Пётр. «Таков приказ, и знать ничего не знаю. Пожалуйста, выньте пальцы из глазка, чтобы я мог его закрыть».
Из этих слов и по тону Петра Ванапаган, наконец, сообразил, что на небесах и впрямь подули новые ветра, и он сокрушённо молвил про себя: «Что же мне делать с преисподней и моими ребятами, коли душ я больше не получу! На кой мне этот ад с его копотью и вонью?»
«Уважаемый, уберите свои пальчики из глазка по-хорошему», – прервал Пётр размышления Ванапагана, – «иначе я буду вынужден использовать иные средства».
«Пётр, друг сердечный…», – умоляя, начал Ванапаган.
«Мы больше Вам не друг», – прервал Пётр.
«Но ведь были когда-то», – ответил Ванапаган, – «и именем этой былой дружбы я прошу тебя, приоткрой на минутку дверь и впусти меня, чтобы я мог толком послушать, в чём дело».
«Мне не разрешено Вас больше впускать», – сказал Пётр теперь немного приветливее.
«Но, может, ты сам сможешь выйти на чуток, чтобы перекинуться парой разумных слов, как в прежние благодатные времена?» – спросил Ванапаган. «Пойми же, разлюбезный старый друг, не осмелюсь я так-то домой идти. Ибо что я скажу старухе и ребятам, коли приду с пустыми руками».
Пётр слегка призадумался, а затем сказал:
«Ладно, я выйду, но прежде вынь пальцы из глазка».
«Вправду выйдешь?» – испытующе спросил Ванапаган.
«Выйду», – коротко и решительно ответил Пётр.
Ванапаган вытащил свои пальцы из заслонки глазка, и та захлопнулась. Но прошло так много времени, прежде чем появился Пётр, так ужасно много, что Ванапаган уже подумывал снова начать громыхать кулаком в небесную дверь, ибо усомнился в обещании Петра.
«Как всё сегодня на небе ужасно тянется», – заохал Ванапаган, когда, наконец, явился Пётр.
«Я хотел прихватить с собой бумагу, подождал её, но всё-таки не получил», – пояснил Пётр, уселся на верхней ступеньке небесной лестницы и предложил Ванапагану тоже присесть рядом.
«О какой бумаге ты толкуешь, коли душ не получить?» – спросил Ванапаган.
«Это та бумага, где письменно извещают о новом порядке и условиях получения душ».
«А, тогда всё же можно их получить?!» – обрадовался Ванапаган.
«Ну, разумеется, ибо договор остаётся в силе, только вот…»
«Чего же ещё, коли договор остаётся в силе?» – нетерпеливо воскликнул Ванапаган. «Остаётся в силе, но его не исполняют, а?!»
«Исполнят, но лишь при одном условии: ты должен человеком сойти на землю и…»
«…и родиться от женщины, да?»2
«Такого условия нет», – деловито сказал Пётр. «Можешь родиться от женщины или всё равно от кого, а можешь и в таком же виде, как туда до сих пор захаживал».
«Ничего не понимаю», – изрёк Ванапаган. «Что за новое условие такое, что я должен сойти на землю, коли я и по сей день туда захаживал».
«До сих пор ты захаживал как Ванапаган, а теперь должен сойти человеком, пойми ты, да прислушайся ты как следует – че-ло-ве-ком, смер-тным че-ло-ве-ком».
«А умереть я тоже должен?»
«Умереть тоже должен».
«Нет, этого я не сделаю».
«Ладно», – спокойно произнёс Пётр, – «поступай, как знаешь, никто тебя не будет принуждать».
«А что же станется с душами?» – спросил Ванапаган.
«Душ больше не получишь, если не сойдёшь на землю человеком».
«А коли сойду?»
«Тогда, может быть, и получишь», – ответил Пётр.
«Что это за „может быть“ там ещё?»
«Это „может быть“ и есть то самое главное», – пояснил Пётр. «Если проживёшь на земле так, что обретёшь спасение, то будет у тебя право получать души на веки вечные. А если ты, умирая человеком, отправишься в ад, то потеряешь право получать души на веки вечные. Более того: у тебя потребуют назад даже полученные раньше души, так что ад полностью опустеет от душ человеческих».
«Тогда уж было бы вернее и последовательнее, если бы Царствие Небесное и ад весь себе прибрало», – рассудил Ванапаган.
«До поры до времени мы этого не сделаем», – сказал Пётр.
«Ах, только до поры до времени», – усмехнулся про себя Ванапаган. Но, немного подумав, он по-приятельски обратился к Петру, спросив:
«Это всё очень интересно, что ты говоришь, но в деле должна быть всё-таки какая-то суть, какой-то особый умысел – ни с того ни с сего и на земле своего хорошего друга не обдирают как липку, а на небесах-то и подавно. Почему затеяли разорить мой дом? Зачем отстраняете ад от мировой экономики? Я, по-моему, никакого повода для этого не давал».
