Татьяна Филатова - О чём молчит лес

© Т. Филатова, текст, 2023

© Т. Филатова, дизайн, 2023

© О. Викторова, иллюстрации, 2023

© Формаслов, 2023

Всякая тварь теплу радуется. Самая ничтожная к свету тянется, к жизни. Радуется, что зиму лютую пережила. Ласточки по небу скользят, пчёлы на первые цветы садятся, муравьи веточки да иголочки в свой дом тащат. Корова наша по свежей траве истосковалась. Зима тяжёлой была.

Две сестры у меня остались: Алёнка да меньшенькая, а жизнь-то дальше идёт. Отец в поле ходит, да стар он уже, а мать ещё старше. Теперь хоть кости свои погреют, может, и сила появится. Хлеба новые вырастут, голод закончится, там к осени Алёнку замуж выдадим в соседнюю весь. Шестнадцатое лето ей идёт – пора.

Поселение у нас хорошее, место благодатное: с одной стороны поле, за полем лес, с другой – река, а за рекой опять лес. Раньше, когда прадеды пришли на эту землю, полей вовсе не было, только густые, бескрайние леса. Они срубили да пожгли их, чтобы растить жито. Теперь на месте тех лесов – пахоты, на которых работал мой прадед, дед, отец, теперь и я. Отец говорит, что пора мне в наш дом молодую хозяйку привести, мол, Алёна уйдёт, матери помощница нужна будет. Да и мне пора мужиком становиться, я старший. Да только сердце у меня как каменное.

Небесный огонь близится к повороту на зиму. Последняя неделя перед Купала. В ту ночь празднество большое будет, да и вся неделя эта шумная. Девки совсем ошалели. Из соседних весей в гости хаживают друг по другу, парни перед ними скачут, сумерничают, и сестра моя туда же. Оттого косить парни нехотя ходят, даже те, кто моложе меня, а травы-то подросли. Сегодня я один парень среди мужей буду.

А я люблю косить: идёшь по млечному от утренней дымки лугу, путаясь ногами во влажной траве, ёжишься от прохладного ветерка, а заря алеет на краю неба, прогоняя ночь. Косцы встали в линию, я – один из последних, самый младший. Взмах – и разноцветные головки цветов полосами попадали на сырую землю. Мужики, все как один, твёрдым шагом в тишине двигались друг за другом, только косы свистели. Пока небесная колесница поднималась к центру неба, мы косили без отдыха и промедления. Свет озарял лес и реку под холмом, пробуждал птиц и листву. Запах сока и мёда трав пропитал одежду. Большак сказал, что эта полоса последняя, пора отдыхать. Мужики утёрли пунцовые лица рубахами. От них пахло жаром и солью, а я не чувствовал усталости.

– Ты что, не собираешься? – спросил меня дед Большак, отирая косу пучком травы.

– Ещё немного тут побуду и тоже пойду, – я оглянулся: сладкое марево застыло над лугом, не хотелось уходить.

– Олесь, жарко.

– Я недолго.

– Ну что ж, – он нахмурил брови, – ты парень взрослый, делай, как знаешь, – закинул косу на плечо и с остальными пошёл к дому, а я остался.

Аромат поднимался от земли, ветер гулял в ещё не скошенной, высокой траве, качал зелёную реку с жёлтыми лодочками цветов. Шмели звенели, собирая цветочный нектар, пищали птенчики луговых птиц, а высоко в небе заливисто кричал коршун. Я наклонился к скошенным сиреневым головкам клевера, подобрал один, да вдруг слышу: смех девичий где-то вдалеке. Выпрямился, прислушался. Потом будто девка эта запела. Красиво так и грустно. Огляделся, да не видно никого, а голос ближе стал. И вот совсем рядом раздался, тоненький. Подшутить, что ли, хочет?

– Кто ты? Выходи! – не выдержал я.

Снова.

– Что смеёшься? – а сам думаю: негоже парню цветы собирать.

Обошёл вокруг – никого. Смех луг облетел и исчез. – Да выходи ты!

– А не забоишься? – ответил голос.

– Чтобы я девку испугался? Страшна, как Леший? – усмехнулся я.

Кто это поёт? Рядом – никого, где прячется?

– Хватит! – крикнул я.

Ух и разозлила она меня.

Тут девица спрыгнула с ветви тоненькой берёзы подле меня – свет дневной затмился. Лицо моё жаром обдало. Высокая, локоны золотые вьются по пояс, глаза как листва, а кожа как молоко. В сорочке льняной небелёной, распоясанная и босая.

– Как звать тебя? – выдохнул я да глаза опустил: негоже так ходить девкам.

– Кому надо, тот знает, – усмехнулась красавица.

– Откуда ты?

Не помню я среди тех девок, за которыми парни наши бегают, такую. Те вырядятся – мать родная не узнает, а эта что голая.

– Здесь недалеко живу, – кивнула она в сторону реки.

Вдруг в глазах потемнело, её силуэт дрогнул. Протянул руку, чтобы дотронуться: морок али правда? Да не совладал: не слушались руки и ноги. Девица побежала со смехом прочь.

– Стой! – отчаянно закричал я и споткнулся, пот выступил на лбу, перед глазами поплыли круги. – Как тебя зовут? – прошептал я, чувствуя, что падаю, а земля несётся мне навстречу.

На мгновение свет исчез, тьма перед глазами, боль ударила в левый висок. Очнулся – лежу на спине, а неведомая заслонила собой небеса и свет дня. Только лицо её надо мной. В самые глаза смотрит.

– Кто ты? – прохрипел я.

– Своё имя назови, – без улыбки сказала она.

– Олесь, – выдохнул я ей.

– Глаза закрой.

Я закрыл, они сами закрылись. Холодные ладони коснулись моего лба и плеча.

– Меня Весенией называй. И в полдень косить больше не ходи.

Открыл глаза, а её уже не было. Убежала. Голова не болела, а волосы мокрые, как из речки.

В тот момент я твёрдо решил жениться.

Вернувшись к дому, зашёл за тын и поставил косу, сестрица сидела на крыльце с корзиной грибов, снимала с них липкую шкурку и недобро глянула на меня.

– Чем я тебе сегодня не угодил, Алёна Богдановна?

– Да не знаю, братец. Глядим мы с матерью: все косцы домой возвращаются, одного нашего не видать. Куда это он подевался? Полудница, поди, его по голове шарахнула.

– Ты свои страшилки Живулечке рассказывай, а за меня не волнуйся, я мужчина. Ты скоро замуж выйдешь, с Селемиром так же будешь разговаривать?

– Что-то не вижу я, что замуж скоро выйду, или мой сундук для приданого готов уже? Или я так хороша, что меня без него возьмут?

Мы с сестрой сердито посмотрели друг на друга одинаковыми серыми отцовскими глазами. Это было единственное наше сходство. В остальном я был высок, а она не доставала мне и до плеча, у меня волосы светлые – у неё алые, потому и назвали её Алёна, а когда помладше была, отец её искоркой называл. Видно было сестру среди прочих девок издалека, с её рыжей косой. И сама по себе она как огонь, а я в сравнении с ней что сухарь. Вот и теперь я молча прошёл в дом.

Запахло печным дымом, от которого защипало глаза, в дальнем углу, у жаркой печи, на скамье сидела мать, она подняла на меня глаза. Отсветы прыгали по камням и золотили лицо и выбившуюся из-под повоя прядь.