ПРОЛОГ.
Каледония. 432 год н. э.
Отвесные стены ущелья, растянувшиеся по обе стороны горной тропы, сужались с каждым пройденным ярдом, грозясь окончательно сомкнуться перед одиноким всадником. Он забрался в самое сердце Грампиан. Гиблое место. Сюда не проникали ни ветер, ни солнечные лучи, лишь зловещий крик старого ворона да стук копыт коня нарушали покой каменных глыб, безжизненных настолько, что даже мох на них не приживался. Гнедой сопротивлялся. Едва всадник ослаблял поводья, конь беспокойно мотал головой, исступлённо ржал и пятился назад, норовя повернуть обратно. Страх гнал животное назад, где оставались пришлые чужеземцы с неведомой земли Шлезвиг. Вооружённые до зубов, они неизменно следовали по кровавым следам раненного всадника.
Кровью пропитались его брюки и накрепко привязанный к седлу тартан, кое-где ещё различимо сине-красной расцветки, что говорило о принадлежности мужчины к клану жестоких северных горцев. Необычно чёрная для человека кровь стекала на голенища сапог, а с них на усеянную скальником тропу. Всадник держался в седле нетвёрдо. Крупное тело его клонилось набок, грозясь свалиться на землю. Непонятно, почему в таком состоянии его не заботили раны. Напротив, мрачной решимостью гармонично сочетаясь с ущельем, он продолжал путь и периодически намеренно ранил себя ножом, будто задался целью собственной кровью оживить мёртвый гранит. Трудно сказать, обезумел ли он от боли или, судя по седым волосам, едва достающим до плеч, с возрастом разум отказывал ему служить, но в здравом рассудке навряд ли человек займётся таким членовредительством.
Тропа неожиданно повела за угол, опустилась ниже прежнего уровня и ушла в сторону, уступая место горному ручью. Небольшим водопадом вода вырывалась из подземного плена горы и с шумом билась о камни. Вот где затерялось солнце! Играя всеми оттенками синего и голубого набирающей силу реки и буйством изумрудного оккупировавшей стены ущелья растительности, природа ожила и до неузнаваемости преобразилась. Освещённая яркими лучами полуденного светила, теперь она пленяла взор своей красотой и гостеприимной хозяйкой манила подзадержаться незваного путника в её великолепных чертогах.
Однако, кому как не горцу знать, насколько непредсказуемы готовые обрушиться камнепадом отвесные скалы, в которых безвредные ручьи стремительно превращаются в бурные реки, а в сочной траве скрываются ядовитые твари? Не оценил всадник представшего перед ним пейзажа. Его больше волновал ворон, который неотступно сопровождал мужчину с тех пор, как он вторгся в царство Грампиан. Птица кружила над ним, сопровождая полёт громким, отрывистым криком. Задрав кверху голову, седок всматривался в чёрную точку на небе, и вот тогда, хорошенько изучив необычное его лицо, можно было с уверенностью сказать, что этот седовласый горец отнюдь не стар.
По-мужски тяжёлый, выпирающий вперед подбородок свидетельствовал о волевом характере. Низко расположенные надбровные дуги и ярко выраженные скулы добавляли европейскому типу лица лёгкий восточный колорит. Опушённые короткими, неприметными ресницами глубоко посаженные глаза, от которых к вискам расходились нити мелких морщин, не несли особой привлекательности, если бы не вдумчиво-проникновенный взгляд, свидетельствующий о недюжинном уме. Нос с тонкими крыльями слегка искривлён в переносице, на которой оставался заметным старый шрам. Особо впечатлял широкий рот с рельефно очерченными, неполными губами. Верхняя, несимметрично изогнутая, выдаваясь вперёд, была чуть вздёрнута с правой стороны, производя впечатление мягкой усмешки, отчего казалось, что мужчина насквозь видит тебя и знает наперед, что ты из себя представляешь.
Нет, всадник совсем не был стар. Это был наделённый неординарной, примечательной внешностью зрелый муж в расцвете лет, за плечами которого осталась какая-то таинственная история, повлиявшая на цвет его волос.
Описав в воздухе круг, чёрный, как зола, ворон снизился в полёте, зашёлся раздражающим, гортанным карканьем и устремился вперед, подначивая путника ехать за ним. Полоснув ножом себя по бедру, всадник пустил шагом коня. На развилке разбивающаяся о прибрежные камни речушка на прощание обдала его холодными брызгами и повернула налево. Райский оазис скрылся за массивом скал, которые ещё долго сопровождали продвижение горца, пока внезапно не расступились перед обширным плато, распростёртым зелёным ковром вплоть до пропасти.
Это было пугающее и одновременно притягательное место, как всё непостижимо таинственное. Настоящее древнее капище по центру равнины, представлявшее из себя десятка два или три установленных в полукольцо каменных глыб. Как они здесь оказались, кто их принёс и с какой целью - предки предков ныне живущих умалчивали историю их появления. Словно сотворенные руками неизвестного великана, скрывшего свою к ним причастность и растворившегося во времени, они стояли здесь так давно, что фактически вросли в почву. Растительность, облюбовав их основания, цепляясь за необтёсанные мелкие уступы, тянулась по серым камням к солнцу. С попеременной силою что-то насвистывая, по плато разгуливал ветер. Наверно, он один ведал загадку менгиров, но разве поймёшь язык ветра?..
Настороженно осмотрев плато, неулыбчивый мужчина заметил ворона. Устроившись на каменной глыбе, чёрной блестящей бусиной правого глаза старая птица наблюдала за седоком, склонив голову набок. Горец в ответ наклонил свою в другую сторону. Этим инстинктивно сделанным жестом от человека так разительно повеяло чем-то животным, неким первозданно диким содержанием, что ворон живо встрепенулся, захлопал крыльями и подался вперед, ритмично кивая головой в основание мегалита. Со стороны посмотреть, так он признал в человеке себе подобного и предлагал разделить с ним компанию. Судя по тому, что покачивающийся в седле всадник направился прямо к нему, тот принял его предложение.
Наездник кулем свалился с коня, настолько он был измождён, и подполз к каменной плите. Облокотившись спиной на неё, он откинул назад голову. Веки его смежились. Горец затих, внешне сливаясь с камнем. Загар не скрывал серости кожи, сквозь которую четко проступали тёмные искривлённые вены, и те же пепельные волосы по цвету сочетались с менгиром. Кровь больше не сочилась сквозь порезы на одежде человека. Можно подумать, он полностью обескровлен и умер, но пару раз дёрнувшийся кадык на невыбритой шее и распирающее грудь мерное дыхание из полуоткрытого рта убеждали, что этот во всех отношениях странный, несомненно, опасный, но харизматично притягательный мужчина просто забылся тяжёлым сном, пока сидящий над ним ворон внимал звукам, недосягаемым постороннему слуху.
