Жили-были старик со старухой. По фамилии Кюри. И была у них рябая курица. Старая и жилистая, которая уже практически не несла яиц, но съесть ее у стариков все как-то… рука не поднималась. Все-таки столько лет под одной крышей прожили.
Но однажды, после обычных вечерних экспериментов с радием, старик со старухой вдруг заметили, что курица (Полонией ее звали, кстати), которая обычно мешалась под ногами, куда-то запропастилась. Час искали, другой искали и нашли, наконец. Оказалось, что та забралась в шляпу старика, что пылилась на полке и… Снесла там яичко. Да непростое, а, как потом выяснилось, двухжелтковое. Так с тех пор у них и повелось.
В общем, жили старик со старухой долго (вопреки официальной биографии) и счастливо, и оставались до самого конца жилистыми и энергичными (а все благодаря хорошо сбалансированному питанию!). И умерли, как мм… и положено, в один день. Все трое.
А из курицы сделали чучело и поставили на полку в одном польском музее, вы, наверное, догадываетесь в каком. Хорошее, говорят, получилось чучело. Смотрители музея заверяют, что если как следует присмотреться, можно заметить, что курица вам словно чуть подмигивает, как бы говоря: «Все будет хорошо, уверяю вас».
2012
Конечно же, все было совсем-совсем не так, но тем не менее…
Швеция. Стокгольм. Перед нами полный зал высокопоставленных гостей явившихся сюда из самых разных стран, в частности, здесь присутствуют почти все светила мировой науки (не хватает только самого Э., он в это время находится где-то в Африке, проверяет одну свою теорию).
Входит тот из-за кого, по большому счету, и собрались все присутствующие. У него самая обыкновенная, почти ничем не примечательная внешность, но шум в зале тут же стихает, как по мановению волшебной палочки. Лишь слышно, как кто-то нервно сморкается (кажется, это сам король) и как негромко поскрипывает паркет под ногами вошедшего. Вот он, чуть ссутулившись, поднимается по ступенькам на сцену. Подходит к кафедре, обводит спокойным внимательным взглядом затаивший дыхание зал и, бросив чуть лукавый взгляд в сторону сидящей в первом ряду принцессы, представляется:
– Меня зовут Бор. Нильс Бор…
Занавес.
2008
Один физик сидел на стуле и размышлял о том, что все относительно. И действительно, похоже, что так оно и было, потому что стулу, находящемуся непосредственно под ученым, реальность виделась совсем иной, чем задумавшемуся об ее релятивистской природе физику. Во-первых, стул считал, что он уже несколько лет, как умер и попал в загробное царство… А ведь когда-то он был раскидистым дубом, в его ветвях играл ветер и пели птицы. А теперь… теперь он даже не был больше собой. Он был умертвлен, распят и четвертован, и его единственная функция сводилась к полусознательному жалкому существованию в непонятном ему самому до конца качестве. Впрочем… скорее всего он заслужил это, да должно быть он это заслужил, только не понятно до конца за что… Тут стул негромко и печально вздохнул, но физик ничего не заметил, лишь поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате.
Стул наблюдал за ним с затаенным подозрением. Во-первых, он все еще ждал от этого двуного существа (обладающего чудесной способностью перемещаться в пространстве по своей прихоти на хитроумных, вроде бы гибких, но все же достаточно твердых корнях), – ждал от него если не откровения о смысле жизни после смерти, то хотя бы каких-то намеков… Ну, а во-вторых, он несколько опасался этого излишне подвижного существа, так как однажды, во время подобных расхаживаний, оно налетело на как всегда неподвижно стоящий (ну еще бы!) стул и сшибло его с «ног». Причем, после того падения одна из новых «ног» стула расшаталась, превратившись тем самым в росток будущих неприятностей…
Физик, задумчиво расхаживающий по комнате и вовсе не подозревающий, что за ним наблюдают, потер висок и вдруг уселся спиной к холодной батарее (была уже весна) прямо на пол, упершись неподвижным взглядом в стоящий перед ним стул.
Стул тут же уставился на него в ответ, с еще большим чем до этого подозрением.
Вот взять, например… стул, – думал физик, глядя на свой уже не новый обыкновенный желтоватый стул, покрытый лаком. Что, казалось бы, может быть проще и понятнее? Простая устойчивая вещь, позволяющая расслабить мышцы ног и спины и полностью отдаться творчеству, – однако все не так просто! Ведь не на всяком стуле удается расслабиться, – тут во взгляде физика промелькнула тень затаенного недовольства… Да и творчеством заняться, как это ни странно, удается с большим трудом! Отчего-то, все более-менее стоящие мысли являются тебе либо в дУше, либо по дороге с работы, что ни к месту в обоих случаях. А когда я сижу на этом «рабочем» приспособлении, мне вечно думается какая-то чертовщина, маловразумительная и странная! То мне мерещится, что я начинаю сбрасывать листву, то хочется впасть в зимнюю спячку или вот… бывает, что невыносимо, просто невыносимо заскучаю вдруг по летнему дождю. Доходит до смешного! Я уже начинаю избегать работать сидя на этом стуле и иногда пишу статьи прямо на полу. Одержимость какая-то! Может к психотерапевту обратиться?
Физик тоскливо поморщился и со слабой надеждой посмотрел в окно. Ему был виден кусочек синего весеннего неба и какие-то черные провода. Эта картина, впрочем, несколько успокоила ученого. Да нет, подумал он, ничего страшного… что-то мне в голову чушь всякая лезет. Он поднялся с пола, подошел к стулу, решительно сев на него (заставив при этом стул скрипнуть) глубоко задумался и, спустя некоторое время, начал что-то писать.
Как выяснилось гораздо позже, начав с аккуратного выписывания граничных условий для одной из задач теплообмена, он, в конце концов, написал следующее:
Ученым не досуг гулять по аллеям,
Ученые пишут толстые книги
И изредка пляшут в пустых галереях,
Зная, что всех дописать не успеют…
А стулья гуляют, и стулья смеются,
Сбежав от ученых к чудес полной жизни,
К свободе аллей, что под солнцем и небом!
Отринув тоску кабинетов унылых…
Эти несколько хромающие стихи и обнаружила в пустой квартире милиция, после того, как получила от соседей заявление об исчезновении Виктора Николаевича Скрипова, доктора физико-математических наук и профессора.
Холостяка-ученого, в итоге, так и не нашли. Странной, однако, казалось одна озадачившая следствие деталь. Вместе с ученым из квартиры исчез старый и не представляющий материальной ценности стул, много лет простоявший, по словам его друзей и знакомых, в рабочем кабинете ученого.
