«Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое»
Наскоро спрыгнув с гондолы, Каролина бросилась в палаццо сенатора Фоскарини. Внутри стояла привычная тишина, очевидно, слуги были увлечены домашней работой, а он отсутствовал.
Синьорина метнулась в кабинет хозяина, который наудачу оказался открытым. У нее не было времени думать о последствиях своих действий — обида и отчаяние правили ею.
Недолго думая, Каролина бросилась к оружейному шкафу. Дернув за ручку неподдающейся дверцы, она вспомнила, что у отца та закрывалась на маленький ключик, хранившийся в письменном столе. И удивительно совпадение, но ключ от шкафа сенатора лежал в том же месте.
Ее трясущиеся от волнения руки лихорадочно перебирали ключи на связке, каждым из них пытаясь попасть в замочную скважину. Наконец та щелкнула, и Каролина схватила первое, что попалось ей под руку, — аркебузу, стрелявшую короткими стрелами, которую ей приходилось прежде видеть у герцога. Внезапный звук шагов позади синьорины заставил ее резко обернуться.
— Хорошо, что вы уже вернулись, Каролина! Мне хотелось кое-что…
Представшая картина заставила сенатора смолкнуть и с изумлением застыть буквально в трех шагах от невидимого глазу шквала ярости, кружащего вокруг ее тела. Наряду с неведомой ему прежде ненавистью в потускневшем небесно-голубом взоре, из ее глаз прямо ему в душу устремился луч презрения, решительно коснувшийся сердца и оставивший на его краешке болезненный ожог.
Она резко подняла руку и направила на Адриано дуло аркебузы. Остановившийся в дверях сенатор оставался недвижимым, с тревогой и недоумением сосредоточившись на движениях своей гостьи. Застывшие в глазах слезы красноречиво взывали о помощи, а предательская дрожь в руках свидетельствовала о страхе, тщетно пытающемся прикрыть себя мнимой решительностью.
Но Каролина настырно держала прицеленное в сенатора оружие. Тот поначалу словно пребывал в ожидании, когда его голова озарится догадками о происходящем, но его мысли одолела поразительная пустота.
— Что-то случилось, синьорина? — наконец-то, спросил он.
— Случилось? — яростно вскрикнула та. — Вы продолжаете бесстыдно издеваться надо мной, сенатор!
— Я не понимаю вас, Каролина... — проговорил он, сдерживая внешнее спокойствие и внутреннюю тревогу. — Не могу вспомнить, когда же прежде я имел неосторожность, как вы выражаетесь, издеваться над вами...
— Не можете вспомнить? Вы — лжец, предатель, лицемер... — кричала она, отдав себя в полное распоряжение гневу и потоку обжигающих слез. — Я вас ненавижу... Вы сделали меня пленницей своих владений, разыграли бездушную пьесу о том, что...
Несомненно, он должен был сразу догадаться, что причина именно в этом. Его ложь все-таки всплыла… вот только как?
Плотно прикрыв за собой дубовую дверь, Адриано смело шагнул ближе к Каролине. В его действиях читалось хладнокровие, но его душой овладевала нарастающая дрожь. И это был не страх.
— Синьорина, неужели вы собираетесь стрелять? Вы умеете обращаться с этим? — спросил он с легкой ухмылкой, но тут же вспомнил, что ее качествами стрелка ему уже приходилось восхищаться в Генуе.
— Вы сомневаетесь, сенатор? Вам, должно быть, неизвестно, на что способна дама, оставшаяся наедине со своим гневом и потерявшая свою свободу в плену у врага? Душевно изувеченная настигшим разочарованием от разбитых надежд? Как я могла сразу не догадаться? Генуя и Венеция никогда не были друзьями... И мне, генуэзке, надеяться на помощь венецианца было бы смешно... Если бы я только была разумней... Если бы не смела предаваться наивности и мечтам... Тогда я сразу поняла бы вашу сущность. И мне стало бы известно, что именно вы и ваши войска уничтожили мою семью!
От нее исходили импульсы знакомой Адриано жажды мести. Незамедлительной и своевременной мести! Но даже несмотря на это ощущение, он не изменился в лице и твердо констатировал:
— Мои войска не принимали участия в этой войне!
— Ах, да! Вы снова поведаете о том, что случайно оказались у берегов Генуи?
Презрительность тона в ее восклицаниях вывела его из себя...
— Мне нужно было оставить вас погибать в лесу, как собирался это сделать ваш друг Маттео? — повысил голос он.
— Лучше бы вы оставили меня там, в Генуе, умирать вместе с родными. Кем я прихожусь вам в этой стране? Никем! — закричала она. — Я здесь такая же пленница, как рабы, которых выставили на продажу близ Пьяцетты. Среди которых, кстати, присутствует и свита моего отца...
Адриано молчал, не желая тратить силы на отрицание чего-либо. Но в его голове успел мелькнуть вопрос: откуда в Венеции могли оказаться герцогские люди?
— Я требую, чтобы вы отправили меня в Геную на ближайшем корабле, сенатор! — потребовала она, все еще держа Адриано на прицеле.
— И куда же вы вернетесь, синьорина Диакометти, позвольте поинтересоваться?! В спаленный и разрушенный крестьянами палаццо? О, поверьте мне, вы никому там не нужны! Если вы полагаете, что ваша сестра будет благодарить Небеса за ваше возвращение...
— Замолчите, Богом молю! — крикнула Каролина, сжимая до боли рукоятку аркебузы.
— Будь вы разумнее и сдержаннее, я бы посвятил вашу глупую голову в истинное положение вещей, — произнес отчаянно сенатор. — Но, боюсь, что подобная непредусмотрительность лишь разразит войну на пол-Европы!
Его саркастические замечания лишь пуще прежнего разожгли в ней дьявольский гнев — тот самый гнев, который способен дотла разрушить все, что возникает на его пути.
— Ну отчего же вы не стреляете? — воскликнул сенатор, желая поскорее заставить ее опустить аркебузу. — Очевидно, вы хотите закончить на виселице?
— Лучше закончить жизнь на виселице, чем позволить врагу владеть собою! — внезапно воскликнула Каролина и… нажала на курок.
Послышался пустой щелчок, известивший об отсутствии стрелы в оружии, и за этим последовал глубокий вздох, вырвавшийся из женской груди. То ли это был вздох разочарования, то ли облегчения, — это не знала и сама Каролина. Только сенатор, не ожидавший, что она осмелится на такой отважный шаг, заметно побледнел, чувствуя, как ее отчаянная дерзость выводит его из себя.
— С вашей стороны было наивно полагать, что я оставлю в шкафу заряженное оружие! — с этими словами, произнесенными едва ли не с презрением, он схватил Каролину за руку, как сделал это отец в день мятежа, и потащил несчастную к дверям.
— Вы виноваты во всем, что случилось с моей семьей! — отчаянно кричала она.
Он остановился и, резко дернув ее за руку, развернул к себе. Каролина с ужасом заметила, как его глаза низвергали гневное пламя. И это пламя способно было в одно мгновенье сжечь ее душу до тла.
— Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое! — гневно промолвил он и продолжил свой путь.
