Очень средний кризис не очень среднего возраста
Мне давно известно всё, не исключая смысла жизни,
Видно, потому я и не могу заняться делом.
М. Щербаков
«Книги – это переплетённые люди»
приписывается А. С. Макаренко
Нет у меня никакого кризиса. Он у меня уже был раньше, лет десять назад. Тогда младшая дочь пошла в детский сад, и после 6 лет сидения «в декрете» мне казалось, что жизнь проходит и уже почти прошла стороной. Подруги вышли в люди, а мне срочно надо их догонять.
Теперь я выхожу из очередного «декрета» и вижу, что все как раз наоборот – это у меня жизнь, а у остальных непонятно что. С детьми каждый день то концерт, то контрольная, то праздник, то поход, то еще что-нибудь. А у работающего человека – «работа – дом – работа – могила» (как говорил герой некогда культового фильма «Асса»).
Но все равно какая-то неуловимая тоска присутствует, чего-то не хватает. Вокруг все женятся, разводятся, рожают детей, выпускают книги, меняют работы, ездят на конференции. «А я ем яблоко и смотрю в окно», – как говорил персонаж известного фильма. Не хватает чего-то такого, к чему можно было бы прилепиться душой. Слишком свободна душа, и пугает ее эта свобода.
Охватывает какое-то беспокойство – что останется после меня. Килограммы вымытой посуды? Километры вымытых (и невымытых) полов? Это они дружно промаршируют за мной в вечность и будут моими свидетелями, что жизнь была прожита не зря? Мегабайты написанных писем? Дети останутся? Но они останутся после себя, а не после меня. В том-то и загвоздка, что останется только маленькая, невесомая душа. А что ей нужно, душе этой – неведомо.
Кажется, Симон Соловейчик писал, что пока ребенок маленький, для него мама – самая красивая, а папа – самый сильный. Еще года три мне осталось быть самой красивой.
И как кому-то удается жить реальной жизнью? Не завидовать, не строить планов, не погружаться в мечты или воспоминания. Просто жить в настоящем. Не постигаю. Боюсь, мне никогда не научиться.
Передо мной в магазине расплачивается покупательница. Продавщица отсчитывает сдачу. Говорит ей: «Секундочку!». И потом для большей выразительности добавляет: «Моменто море». Наверное, она думала, что это то же самое, только на латыни или по-итальянски. Всюду знаки…
Медленно-медленно, незаметно-незаметно созревает душа. Глядя, как бежит вода, как пересыпается песок, как колышется трава. Ребенок сидит в песочнице, водит лопатой туда-сюда, а душа его как-то растет, впитывает что-то такое, чего не выразишь словами, но оно обязательно нужно ей, чтобы вырасти и зацвести, и принести плод.
Разбирала мешок с непарными носками. Как-то сами собой в голове родились наименования для кучек: «носки страшные» (целые, но грязноватые, припрятать подальше на такой черный день, когда в доме не найдется пары целых носков) и «носки добропорядочные» – полноценные пары чистых целых носков. Кучка на выброс никакого наименования не удостоилась – те, которые были рваными и одинокими. Но было еще некоторое количество промежуточных случаев. Например, один носок вполне «добропорядочный», а другой либо точно такой же, но слегка грязноватый или с маленькой незаметной дырочкой на носке или пятке, либо тоже вполне приличный, но по дизайну и цвету чуть-чуть отличающийся. Из таких носков я тоже создала некие «союзы» и присоединила их к кучке полностью добропорядочных пар. Но все-таки меня терзают смутные сомненья – а смогут ли они ужиться при таком изначальном неравенстве или несхожести? Вот так и с человеческими союзами – бывают изначально полноценные, обреченные на прочность, а бывают с каким-то дефектом с самого начала, «не две пары в сапоге». Смогут ли они ужиться?
Все-таки в жизни очень много загадок. Прочла на входе станции метро «Марьина роща»: «Часы работы станции: четные дни – 5.35—1.00, нечетные дни 5.40—1.00». Почему в нечетные дни станция открывается на 5 минут позже? И кто замечает эти 5 минут?
В покаянном каноне первый раз обратила внимание на строчки: «да даст ми ум творити волю Его». То есть мы просим не воли, не решимости, не сердца, а именно ума, чтобы творить волю Божию. Значит, прежде всего мы должны ее понять как следует. В предыдущих прошениях этой же шестой песни речь тоже идет об уме: «даждь ми разум творити волю Твою», «даст ми ум знати волю Свою». И только в одном прошении речь все-таки идет о сердце: «даждь ми сердце творити заповеди твои».
Укладывала Колю спать и немножко позавидовала ему – лежит в обнимку с зайцем и еще крепко держит меня за руку. Наверное, чувствует себя в абсолютной безопасности. Такого чувства защищенности потом, выйдя из детства, уже не обрести. Никакая семья, никакой там муж или жена не смогут его дать. Наверное, только в Боге мы можем его найти. Только он держит нас за руку, когда мы ложимся спать. В вечерних молитвах мы говорим каждый день: «Упование мое Отец, прибежище мое – Сын, покров мой – Дух Святой». В каком смысле Христос – наше прибежище? Как хижина в лесу? Как гавань для корабля? Как дерево в дождь? Или просто как дом – лучшее место на свете, где всегда можно быть самим собой?
На что похожа постоянная память о Боге? Наверное, немного напоминает постоянное держание в уме любимых людей, особенно детей. Мы делаем свои дела, но при этом всегда помним о том, что они у нас есть. Это какая-то неотъемлемая часть нашей души, эта мысль, эти чувства нас греют и утешают в любой ситуации. Так же и с Богом должно быть по идее. Делаешь свое дело, но держишь в уме и в сердце, что Он есть, и поэтому каждое твое дело имеет смысл.
Когда приезжаем в гости, поселяемся в чужом доме, обычно нам там все чуждо, странно, все как-то не по-нашему. А вот интересно, если бы дано было нам «вселиться в дом Господень», как сказано в 22 псалме, нам там тоже все было бы неудобно, непривычно? Как бы сделать так, чтобы в доме Господнем все-таки жилось хорошо…
