Это о тех, кто родился до войны, во время неё и после. Их родители выполняли пятилетние планы и гибли на фронтах во время финской и Великой Отечественной. Они пришли жить в то время, о котором немецкий писатель Луис Фюрнберг писал так:
«Тебя встречает мир как зверь, вокруг страданья и нужда
Твою качает колыбель чужая даль…»
(в сб: “Hölle, Hass and Liebe”)
Они были обречены на блокаду, эвакуацию, на прозябание в коммунальных квартирах, на учёбу в три смены в переполненных классах, на жизнь без отцов, на получение солдатской пенсии на которую можно было купить один ботинок. Часто они должны были бороться с жизнью один на один, потому что их было некому защитить. Они были обречены быть плохо одетыми и вечно голодными, хотя они, бывало, этого не замечали, потому что были детьми и радовались жизни. Они росли среди тотального хамства и бескультурья, но оставались чистыми, хотя язык улицы они познавали в совершенстве раньше, чем язык «Родной Речи»…
До конца своих дней они и их потомки будут помнить Великий Подвиг родителей, которые ценой своей жизни отвели от них и страны чудовищную угрозу тотального уничтожения.
Война в России, будет такой, которую нельзя будет вести по рыцарским правилам. Это будет борьба идеологий и расовых противоречий, и она будет вестись с беспрецедентной безжалостной и неутомимой жестокостью. Все офицеры должны отвергнуть от себя устаревшую идеологию… Я категорически требую, чтобы мои приказы беспрекословно выполнялись. Комиссары являются носителями идеологии, противоположной национал-социализму, поэтому комиссары должны быть ликвидированы. Немецкие солдаты, виновные в нарушении международных правовых норм… будут прощены» «Моя миссия, если мне удастся, – уничтожить славян. В будущей Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулировками, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применять колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»
(А.Гитлер, 1941.)
…Октябрь 1945-го. Этот дом по чётной стороне Литейного виден издалека. Если смотреть с самой верхней точки арки Литейного моста, то угол этого, если ему не изменяет память, шестиэтажного мощного здания выглядит как нос одного из лайнеров (Большой Дом, Дом Офицеров…) стоящих параллельно на долгом приколе у длиннющего мола Литейного Проспекта, рядом с которым высятся подъемные порталы Пантелеймоновской церкви и бесконечные стальные волны трамвайных рельс безостановочно лижут ватерлинии пришвартованных к тротуарам массивных кряжистых трудяг домов постройки XIX-го.
Дом на перекрестке. Здесь четыре угла. Один из них дом, на котором через почти пятьдесят с лишним лет появится мемориальная доска, извещающая, что здесь жил Иосиф Бродский, русский поэт, лауреат Нобелевской премии. Напротив этого дома школа модернистской довоенной постройки. Через дорогу на противоположной, нечётной стороне Литейного, здание детской поликлиники. Около этого дома он и его семья (а ему было тогда шесть лет) встретили после возвращения в Ленинград из эвакуации первого родственника. Его троюродную сестру Галю. Было ей тогда лет одиннадцать. Она пережила блокаду. Прошло с тех пор не много, не мало, а 65 лет…
Это был его первый дом с которого начался для него Ленинград…
…Галька вывернулась с улицы Короленко и бежала по волнистому булыжнику, которой тогда заменял нынешнее асфальтовое (а не нужно было менять!) между собором и Литейным. Церковь, как-бы вырастающая из булыжника, окружённая оградой из трофейных турецких пушек, на его взгляд, смотрелась бы лучше.
Так эта Галька, когда её окликнули, кукожилась и не признавалась (а ведь прошло 4 года и блокада была), но, в конце концов, снизошла и вспомнила… Он этот момент очень хорошо запомнил. И пустоту Литейного и напряженное молчание дома за спиной, (вспомнит или нет?), и отчуждение булыжников, где росла настоящая зеленая трава и лежал настоящий конский навоз. Много было еще ломовых лошадей после войны…