Чукотский мальчик Захар Хиргынтов жил и учился в школе-интернате посёлка Вапак. Зимой он часто прогуливал уроки и уходил в тундру. Страстью Захара были звериные следы. Книга из страниц белых снегов со строчками звериных следов была ему интересней школьных учебников. Всё ему в этой книге было понятно: здесь мышковала лиса, здесь путал свои следы заяц, здесь ночевала в снежной лунке куропатка. Читал Захар и следы людей. Он знал отпечатки подошв директора интерната, учительниц, буфетчицы, сторожа, участкового инспектора, своих одноклассников и ещё многих жителей посёлка.
Захар не хотел, как его родители, стать оленеводом, он мечтал стать охотником-промысловиком. Он готовил себя к этому – к десятому классу выполнил норму кандидата в мастера спорта по пулевой стрельбе. Но судьба распорядилась им иначе.
Родители давали Захару на месяц три рубля карманных денег, которые он тратил на конфеты-подушечки с повидлом. Как-то раз, выйдя из сельпо*, где он купил кулёк «дунькиной радости», Захар увидел следы женских сапожек 35 размера. Среди множества следов жителей посёлка – от новых и подшитых валенок, лёгких унтов из оленьего камуса и тяжёлых авиаторских из меха собаки – это были единственные следы горожанки.
*Магазин сельского потребительского общества.
Следы с отпечатками каблучков и подошвенных протекторов вели от магазина к общежитию. На следующий день, идя по этому следу, Захар дошёл сначала до почты, а потом до клуба. Следы оставляла Розалия Кац – приехавшая по распределению выпускница Ленинградского государственного института культуры. Уже на второй день по приезде она занялась организацией в Вапаке чукотского этнографического ансамбля «Ирокенъ»*. Захар записался в этот ансамбль и играл на варгане**.
*Весна.
**Варган – зажатая в зубах железная рамочка с упругой пластиночкой, вибрирующей от ударов пальцем; резонатором инструмента является ротовая полость, носоглотка и верхние дыхательные пути исполнителя.
От Розы, как звали её за глаза школьники, Захар узнал, что Ленинград – это не только Медный всадник, крейсер «Аврора» и мороженое «Ленинградское». Город на Неве – это художественный музей Эрмитаж, дворцово-парковые ансамбли, разводные мосты и многое другое. В том числе и Ленинградский государственный педагогический институт с факультетом народов Крайнего Севера, куда она ему посоветовала поступить.
В Ленинград Захара провожали всем стойбищем. Оленеводческая бригада подарила ему японский кримпленовый костюм и чехословацкие туфли ЦЕБО, а мать зашила ему в трусы сторублёвку. Земляки предупреждали Захара, что ему пуще сглаза надо опасаться ленинградских таксистов. Сами дети тундры никогда не выезжали за пределы района и ни разу не видели «Волгу» с шашечками, но точно знали, что в ленинградском аэропорту «Пулково» Захара поджидает стая алчных таксистов, готовых обобрать его до нитки. Знали бы они, что в этом большом городе есть хищники пострашней таксистов.
Сойдя с самолёта в Пулково, Захар решил перекусить с дороги. Он купил беляш с мясом и пакет молока и устроился на скамейке в скверике. К нему подсел какой-то парень с двумя бутылками «Жигулёвского» в сетке-авоське. Тот назвался Федей, рассказал, что сам он – тракторист-комбайнёр с Алтая, приехал в Ленинград по направлению колхоза учиться на агронома, показал удостоверение механизатора широкого профиля.
– Выпьем за знакомство! – предложил Федя, откупоривая бутылки с пивом.
Выпили из горлышка. Руки и ноги Захара стали ватными, его неудержимо потянуло в сон. Захар проснулся от холода ночью. Он лежал на той же скамейке и был в одних трусах. Ощупал трусы – сторублёвки не было.
Захару повезло – клофелинщик выбросил его документы в стоящую рядом мусорную урну.
Как-то на первом курсе группу Захара вместо занятий отправили в конференц-зал института на советско-американскую научную конференцию «Чукчи и эскимосы: сходства и различия языка, обычаев и верований». Сидя в последнем ряду и играя с соседом в морской бой, Захар поначалу не обратил внимания на доклад профессора Анкориджского университета Джона Тагуйлона. Докладчик говорил по-английски, а переводчик синхронно переводил его речь на русский язык. Услышанное поразило Захара до глубины души.
Он узнал, что после прихода на Чукотку в 1649 году атамана Семёна Дежнёва русским понадобилось 129 лет для того, чтобы привести вольнолюбивых и воинственных чукчей под руку Белого царя, даровавшего им самостоятельность. Чукчи продолжали жить по своим законам и судиться собственным судом, а ясак – шкурку песца с лука* – они платили по желанию. Но наповал сразило Захара следующее: договор от марта 1778 года о принятии чукчами русского подданства подписал верховный вождь чукчей Омулят Хергынтов.
*То есть с мужчины.
Фамилия родителей Захара – Хергынтовы, а его при рождении, сославшись на неблагозвучность фамилии, записали в ЗАГСе, заменив «е» на «и», Хиргынтовым. Но это замена не отменяла того факта, что Захар происходил из знатного чукотского княжеского рода Хергынтовых.
Окончив институт и получив специальность учителя физкультуры, Захар решил не возвращаться на Чукотку. В этом он был далеко не первым. Многие его земляки – писатели и артисты – жили и работали в Москве, Ленинграде и других больших городах, не теряя своей национальной самобытности, воспевая полярное сияние и тундру, рыбаков и оленеводов. Прославлять Крайний Север можно и дистанционно, и яркий тому пример – всемирно известный чукотский писатель Юрий Рытхэу, почти всю свою жизнь проживший в городе на Неве. А нанаец с Амура Кола Бельды, никогда не бывавший на Чукотке, объехал весь земной шар со своими шлягерами «А олени лучше!» и «Увезу тебя я в тундру».
И Захар решил закрепиться в Питере, поступив на службу в милицию. Получив звание лейтенанта, Хиргынтов в должности младшего оперуполномоченного занялся охотой на преступников. В отличие от своих экранных коллег, Захар не бегал за бандитами с пистолетом. Своего «Макарова» он доставал из кабуры лишь в тире на занятиях по огневой подготовке и за городом, чтобы дать девушкам пострелять по пустым бутылкам.
