Осинцев Павел был красавчиком и прекрасно об этом знал. С самого детства. А лет с двенадцати еще и начал это активно использовать, выстроив за собой длинный шлейф из брошенных им девчонок. Абсолютно все они к его шестнадцатилетию знали, что заезженное «поматросит и бросит» – как раз про него. И, тем не менее, стоило Пашке лишь бросить на очередную красотку взгляд – и в ближайшее субботнее утро она просыпалась рядом с ним на даче его родителей. Словно мотыльки на огонь, они слепо летели в его объятия.
Мари (она просила называть себя именно так) не стала исключением. Ей только сегодня исполнилось восемнадцать, и с разрешения родителей она отмечала это событие в ночном клубе. Пашка был на год старше и приехал на каникулы после первого года обучения в «какой-то там Академии».
О его «похождениях» она знала еще с девятого класса, а вот она даже и не догадывался о ее существовании. Но вот теперь, когда она похудела на пятнадцать килограммов и надела свой самый сексапильный «боевой» наряд – он-таки клюнул. Она увидела его несколько дней назад в кафешке с какой-то рыжей красоткой, села немного позади нее и стала сверлить Пашу взглядом. И, когда он наконец обратил на нее внимание, принялась пожирать красавчика глазами.
Сначала он переводил на нее взгляд довольно редко – раз в секунд десять-пятнадцать, но вскоре перестал отводить его совсем. Глубокое декольте, татуировка в виде какой-то тарабарщины на груди, колготки в сеточку и иссиня-черный цвет волос сделали свое дело, – и вот теперь они здесь, в этом клубе. Ей есть восемнадцать, музыка норовит вдавить в мозг барабанные перепонки, его язык нагло исследует ее рот, а руки уже давно мнут мякоть под юбкой.
Она уже не была девственницей, но искренне верила, что предстоящий секс станет самым запоминающимся в ее жизни. И, пожалуй, в чем-то была права. Этот секс и вправду стал самым запоминающимся, но только как секс несостоявшийся. Её кинули… в день ее совершеннолетия.
Когда Пашка уйдет, переключив свое внимание на роскошную блондинку, она выпьет три или четыре алкогольных коктейля, запьет это половиной бутылки не самого лучшего пива и бросится в объятия бородатого накачанного мужика, чьего имени она так никогда и не узнает – именно поэтому ее сын возьмет отчество от деда, ее отца, позволившего отметить «тот самый» день рождения в этом злосчастном клубе.
Но Пашка ушел не сразу – они еще довольно долго обжимались, исследуя тела друг друга, и ей даже удалось несколько секунд подержать его окрепший «стебель». А затем она совершила ошибку – оторвавшись от его губ, стала целовать его в шею, пытаясь оставить там засос (и таки оставила!), но тем самым позволила ему открыть глаза и увидеть ее – ту самую блондинку.
За одно лишь мгновение Мари перестала существовать для Павла, даже несмотря на то, что прямо сейчас его член все еще находился в ее руке, а губы всасывали часть кожи на его шее.
Блондинка была божественна – Павел в жизни таких не видел. Ни в кино, ни в реальности, ни на страницах журналов для мужчин. Безупречна. Во всех чертовых смыслах. Богиня – не иначе: точеная фигура, идеальные пропорции округлости бедер и грудей, ангельское лицо, длинные пепельно-белые волосы, спускающиеся до самых ягодиц, упругих и желанных, а ноги!.. Длинные, стройные, да еще и на каблуках-шпильках! Павел испугался, что из-за них она может быть даже чуть выше него – но не сдрейфил. Никогда не боялся девушек – и никогда не получал отказа. Не получит и в этот раз.
Он вынул руку Мари из своих штанов и мягко отодвинул от себя.
– С днем рождения тебя, малышка, но мне пора, – громко (чтобы она услышала его сквозь орущую музыку) сказал он и встал с дивана, поправив свою одежду. «Добил» недопитый виски и двинулся к красотке. Подкатил к ней с каким-то легким непринужденным вопросом, предложил заказать ей выпить и коснулся бархатной кожи на руке. Наряд девушки был максимально минимальным, что позволило сказать с девяностопятипроцентной точностью, что татуировок у нее нет – и эта телесная чистота возбуждала Павла еще больше.
Он что-то говорил, а она слушала. Улыбалась, пригубляла купленный им коктейль, смотрела в его глаза… и продолжала слушать.
– Твои губы сводят меня с ума, – признается он, приблизившись к ее уху, чтобы не кричать.
– Они могут не только это, – выдыхает она, и его вновь окатывает волна возбуждения – ее запах, ее голос. Он никогда не встречал девушку, подобную этой. Даже в Академии. И никогда более не встретит.
Они ворвались в мужской туалет и закрылись на щеколду. Он притянул ее к себе и поцеловал. Горячее дыхание блондинки с ароматом сладких фруктов сводило с ума. А ведь он даже не заметил, как она жевала жвачку! Или это какой-то освежитель дыхания, который можно «пшикать» себе в рот?
Он крепко сжал одной рукой ее задницу, а вторую запустил в роскошные волосы.
И тут она прервала поцелуй, почему-то отстранилась и посмотрела в его глаза с небольшим удивлением.
– Что-то не так? – спросил он, испугавшись, что его сейчас вот-вот обломает девушка его мечты.
– Ты… не человек? – Господи! Как же прекрасен этот голос!
– Я? – он, кажется, понял, о чем она.
– Ты маг?
Он удивленно вскинул брови и широко улыбнулся.
– Только первый курс окончил. Так ты из наших?!
Радость на его лице померкла, когда он увидел, что девушка начала недовольно хмуриться и отстраняться.
– Прости, я не должна была, – она убрала за ухо выбившуюся прядь изумительных волос и попыталась уйти.
– Нет, стой! Куда ты?! – он схватил ее за руку.
– Мы не должны. Я… не должна. Пожалуйста, отпусти.
– Но я хочу тебя! Ты… ты меня с ума свела!
– Ты даже не представляешь, как этого хочу я, – она говорила, отвернувшись от него, словно пряча лицо. – Но мне нельзя. Пожалуйста, дай уйти. Иначе я не сдержусь.
– Так я только этого и хочу. Пожалуйста! Не сдерживайся.
– Пусти, глупец, – кажется, ее трясло. Вот это возбуждение! Да, он, определенно, может заставить потечь любую тёлку!
– Не пущу. Это случится. Сегодня. И каждую следующую ночь. Я никогда… не встречал таких девушек, как ты.
Она молчала секунд десять, затем, все так же стоя к нему спиной, заговорила:
– Ты это каждой говоришь. Каждой шлюхе, которую трахал на даче своих родителей, в машине своего отца, в таких вот… уборных… грязных туалетах… грязных шлюх… и глупых наивных девчонок… я презираю таких, как ты…
– Но сейчас я говорю искренне.
– Я знаю, – шепчет она.
– Клянусь, что говорю это в последний раз.
Она развернулась. Радужки ее глаз горели ярким золотым свечением. Он даже раскрыл рот от такой красоты.
– Это… у тебя так возбуждение проявляется?
– Можно и так сказать, – продолжала она шептать. – Но я бы назвала это «голодом».
