Мезоамерика, Гватемала, год 2500-й до Р. Х.
– Во славу великого Ра-Ка, Повелителя Нижнего Мира, Огня земли! – возгласил Верховный жрец. – Во имя его приносим мы эту жертву!
Человеческое кровоточащее сердце, стиснутое в руке жреца, пульсировало, его последние содрогания словно бы отбивали ритм для вступивших в обряд церемониальных барабанов, загрохотавших с вершины каменной пирамиды. Огромный вулкан, вздымавшийся над храмом, внезапно зарокотал и исторг плевок лавы. Струи расплавленной магмы прочертили алые полосы по его бокам, словно человеческие вены, полные светящейся крови, и устремились вниз, в джунгли.
Когда Верховный жрец вознес вырванное сердце вверх, в сторону огненного пика, толпа, собравшаяся у подножия пирамиды, разразилась восторженными воплями. Вулкан ответил низким рокотом. Барабанный бой резко оборвался.
Жрец торжественно опустил сердце в деревянный сосуд и поставил его у ног огромной статуи – головы бога с кошачьими глазами и оскаленной пастью хищника. Сам Верховный жрец в церемониальной одежде из шкуры ягуара носил на голове убор, сделанный из звериного черепа. Острые черты его лица едва виднелись сквозь разверстую пасть костяной маски: острый, как навершие боевой секиры, нос, высокие, обтянутые кожей скулы, узкие глаза, черные и жесткие, как куски обсидиана. В мерцающем свете факелов жрец казался не менее страшным, чем боги, которым поклонялся народ Тлетл.
Жрец подошел к каменному алтарю, где до сих пор лежало, быстро остывая, тело жертвы: совсем молодого юноши, лет четырнадцати. В его остекленевших глазах еще стояли ужас и боль, которых он больше не испытывал. Коротким кивком жрец приказал своим помощникам заканчивать церемонию жертвоприношения.
Двое обнаженных по пояс мужчин, чьи торсы и руки, смазанные маслом, бугрились мускулами, сдвинули тяжелую плиту на вершине пирамиды, и в темнеющие небеса вырвался густой дым, воняющий серой. Четверо младших жрецов, чьи лица были скрыты масками ягуаров, подняли с алтаря безжизненное тело мальчика и поднесли его к разверзшейся дыре. Барабанщики внизу начали отбивать тяжкий ритм, под который толпа задвигалась в ритуальном танце, становившемся с каждым мигом все безумнее.
– Ра-Ка! – возопил Верховный жрец, вскидывая руки. – Тебе единому в жертву приносим мы сердце, тело и душу этого человека! Прими их в свое вечное пламя!
Новый вопль беснующейся толпы – и труп паренька полетел в озеро лавы, бушующей и шевелившейся внизу. Плоть и кости были пожраны огнем в одно мгновение. Верховный жрец торжествующе взмахнул окровавленными руками, барабанный ритм достиг апогея в своем неистовстве – и вмиг оборвался, когда…
Когда в безмолвии замерло все вокруг. А потом земля начала колебаться. Сперва почти незаметно подрагивать, а потом – содрогаться все сильнее и сильнее, и содрогания стремительно перерастали в сильнейшее землетрясение.
Зашумели, как от сильного ветра, кроны деревьев, заскрипели стволы…
Птицы, снимаясь с ветвей, в панике взлетали в воздух…
Крыши хижин начали проваливаться вовнутрь…
Каменные стены проседали во чрево земли…
На площади у подножия пирамиды земля с треском раскололась, как сухое русло реки, и струи дыма устремились из разлома на объятых ужасом богомольцев. Люди, только что ликовавшие, метались и вопили от ужаса при виде того, как сильно разгневался их бог. Один Верховный жрец оставался недвижим и возвышался над толпой бесстрашным и невозмутимым, как каменная статуя.
– Пришло время главной жертвы! – возгласил он, едва колебания земли слегка утихли. – Это чистейшее приношение умилостивит нашего огненного бога и дарует нам новую жизнь!
С улыбкой, похожей на обоюдоострый серп, жрец указал на юную девушку. Только-только созревшая, вчерашнее дитя, она была прекрасна – волнистые черные волосы, чистая кожа бронзового цвета, огромные глаза, блиставшие, как звезды. Четверо младших жрецов с длинными сплющенными черепами крепко удерживали ее, как она ни старалась вырваться из их железной хватки. Бьющуюся и кричащую девушку подтащили к алтарю и уложили на него. Барабаны продолжили отбивать свой чудовищный ритм, под который толпа начала взывать к богу согласно ритуалу:
– РА-КА! РА-КА! РА-КА!
Нагую спину девушки, возложенной на алтарь, холодил грубый камень. Чувствовала она и влагу – влагу свежепролитой крови предыдущей жертвы. Она уже даже кричать не могла от ужаса – силы полностью оставили ее, руки и ноги были плотно зафиксированы четырьмя мужчинами в масках.
Темные, пустые, бездушные глаза Верховного жреца сфокусировались на ней. Взгляд его пылал ненавистью и злобой, выжигая из ее сердца последние капельки надежды. С жестокой улыбкой он подошел, нависая над ней, и вынул нефритовый нож, украшенный богатой резьбой: на рукояти был вырезан ягуар-оборотень. Несколько мгновений назад девушка видела, как этот нож забрал жизнь ее друга. Ее удерживали за голову, заставляя в леденящем ужасе смотреть, как Верховный жрец вонзал оружие в тело жертвы, а потом вырывал из груди еще бьющееся теплое сердце.
А теперь ее собственное сердце билось так страшно, словно собиралось вырваться из груди. Бороться из последних сил, не сдаваться до смерти! В последней отчаянной попытке освободиться девушка забилась в руках палачей – но все было тщетно. Вся воля к жизни, все сопротивление словно бы вытекло из ее тела, когда Верховный жрец начал напевать ритуальную песню – на языке таком древнем, что слова его звучали как заклятие черной магии.
– Рура, ркумаа, раар ард рурд,
Кмурар рук рух ур дархракк,
Гхрарук урк кург роур араррурд…
В ушах пульсировал барабанный бой, пение толпы становилось все громче и безумнее:
Под действием заклинающей песни девушка впала в транс. Ей казалось, что душа отделяется от тела и скользит куда-то вверх, и она видела происходящее словно бы сверху – как жрец в маске ягуара медленно возносит над головой нефритовый клинок, еще мокрый от крови ее друга.
Нацелив конец ножа для удара, жрец устремил взгляд к горизонту, ожидая момента, когда угаснет последний луч заходящего солнца… угаснет навсегда.
