По своему жанру повесть «Охотники за новостями» – публицистика с художественным оттенком, или, если хотите, привкусом. Мне очень хотелось, чтобы этого привкуса было побольше и я старался как мог, чтобы его усилить.
Временной охват «Охотников» – период с 1989 по 1993 гг. Действие происходит в Грузии, окончательное крушение СССР, эпоха Звиада Гамсахурдии, его свержение, начало конфликтов в Южной Осетии и Абхазии.
Время было не просто горячим, оно было необузданным, раскалённым. Это был песок пустыни в самое жаркое время дня! Горн хорошо потрудившейся доменной печи! В те дни я работал корреспондентом российских СМИ и мне доводилось порой подступать к пламени ближе, чем того хотелось.
У книги довольно сложная судьба. Терзаемый, между прочим, смутными сомнениями я начал её писать в 1995 году, в Израиле, в самом дебюте своей иммиграции, вскоре после событий в ней изложенных. Так, что писал, как говорится «по горячим следам», или, как говорил наш тбилисский сосед Амиран: «идём на Греты след». Когда он сказал это в первый раз, я решил, что речь идёт о следах некой Греты, которую влюблённый Амиран разыскивает. Но всё оказалось прозаичнее – «на Греты след» означало «нагретый след». То есть не очень хорошо говоривший по русски Амиран имел в виду «идти по горячим следам».
Но вернёмся от Амирана к предисловию. Тогда я работал охранником в холонской больнице Вольфсон и писал «на Греты след» всякий раз когда выпадала свободная минутка во время дежурств – в будках на центральном или заднем КПП, в стекляшке службы информации, бывало даже в приёмном покое.
Я сильно «хандрил» в связи с отъездом из Грузии, которую всегда считал своей Родиной. Её же не выбирают. Она у каждого своя и в моём непростом случае это Грузия. Впрочем, даже, если бы я мог выбирать, где родиться, то я бы опять выбрал Грузию. Хотя и родился то я не в Грузии, а в Эстонии. Я же написал, что всё непросто. Родился в Эстонии, вырос в Грузии, живу в Канаде, при этом родиной считаю Грузию, хотя легко мог бы считать ею более благополучные Эстонию или Канаду. Но ведь лёгких путей мы не ищем, не так ли.
Хандра не унималась, я гнал её в дверь, она возвращалась через окно, я захлопывал перед её носом окно, она «ломилась» в дверь. Я тщетно пытался найти утешение в философском подходе. Насколько, дескать, микроскопичны мои проблемки в сравнении с солнечными вспышками, масштабом «Божественной комедии» или последствиями Версальского мирного договора. Но философия помогала скверно.
Я прочувствовал всеми своими скрижалями правоту превосходной максимы Франсуа де Ларошфуко: «Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией».
В голову постоянно лезли воспоминания, и как-то само собой вышло, что в один прекрасный день передо мной оказался лист бумаги и карандаш, которым я необдуманно написал первое предложение. За ним последовало второе предложение, за вторым третье, четвёртое, потом ещё и ещё. Предложений оказалось так много, что получилась книжка, которую вы сейчас держите в руках.
Нас закружило… Канада. Мексика. Опять Канада. В Мексике я написал другую книгу – «Меня зовут Дикси», в Канаде – «Дрова из облаков».
Я вживался в новую жизнь, жизнь непривычную, жизнь эмигранта. Чего в ней только не было! Я учил языки, развозил пиццу, работал охранником, учился в школе бизнеса, валил лес на севере Квебека и в Новой Шотландии, продавал автозапчасти, уходил с работы, искал новую, находил, воспитывал детей, опять терял работу, покупал акции, выигрывал, пил дорогое «Бордо», опять вкладывался в акции и всё проигрывал…
Вот в те нелёгкие дни, порой наспех, порой вперемешку со всем остальным и была написана эта книга. О её достоинствах и недостатках судить читателям. Мне кажется, что эти события (а всё это действительно имело место и происходило именно так) не лишены интереса. Если вы дочитаете книжку до конца и найдёте для неё местечко на своей книжной полке, то я свою задачу… нет не выполнил, как я написал в предисловии к первому изданию в 2005 году, а, скорее решил. Ну, а если не решил, то вы мне это скажете при встрече.
Я пересёк освещённый ярким солннечным светом вестибюль, и ступил на потемневшеий от времени, уложенный неровной ёлочкой паркет коридора редакции газеты «Вечерний Тбилиси». Коридор тянулся так далеко вперёд, что напоминал столбовую дорогу и казалось, что вот-вот навстречу покажется дребезжащая на ухабах телега какого-нибудь возвращавшегося с ярмарки подвыпившего крестьянина.
Вместо этого материализовался ответсек, который торопливым шагом вышел из глубин коридора и остановился перед одной из дверей. Словно ожидавшая того дверь приоткрылась, и оттуда вышел газетный фотограф. Ответсек и фотограф сдержанно кивнули друг другу и пошли каждый своим курсом – первый в отдел, второй в коридорную даль. Дверь закрылась, всё стихло и коридор опять стал похож на столбовую дорогу.
В отделе информации, где обычно царила редакционная молодёжь, сейчас царила тишина. Редакционная молодёжь строчила, проявляя такой энтузиазм, что крохотные шарики на кончиках ручек, благодаря которым эти ручки получили название – шариковые, вращались в наполненных чернильной пастой трубочках с космической скоростью, усеивая бумагу буквами так быстро, что каждое предложение несло за собой шлейф из огня и дыма. Буквы молодцевато маршировали по бумаге, рассчитывались на «первый – второй», выстраивались в предложения, строчки и абзацы…
На сквознячке, под самым потолком дрожали нежные паутинки вдохновения, между которыми сновали крохотные Пегасики. В несгораемом шкафу, на припорошенных пылью газетных подшивках недовольно ворочалась полусонная муза, одна из трёх или девяти —ведь древние так не сошлись во мнении по этому вопросу.
Я прошёл к окну, и аккуратно устроился на подоконнике, опасаясь потревожить паутинки вдохновения и распугать Пегасиков. Впрочем, они шевелились всё медленнее и очень скоро застыли – Пегасики превратилисься в трещинки на потолке и пятнышки на пожелтевших обоях, а паутинки вдохновения стали пыльной паутиной по углам потолка. Утомлённая муза перестала ворчать и заснула на перине из пыльных городских летописей за минувшие годы. Я думаю, спалось ей не так приятно, как у себя дома, на Геликоне. Неинтересные проишествия, пресные фельетоны, рубрика «сердитый горожанин», интервью с передовиками производства, спортивная хроника и ворчливая колонка главного редактора – как всё это скучно, как нелепо. Как мизерно предлагать этот хлам музе! Оттого она заснула и потревоженные её горячим дыханием пылинки взметались невидимыми облачками над щёлками несгораемого шкафа.
