– Значит, ты правда хочешь сказать, что меня любишь? Больше всего на свете?
Вероника по-кошачьи потянулась, откинувшись на спинку кресла. Дрова в камине задорно стрельнули, по достоинству оценив сквозящую в ее словах ироничность.
– Тебе доказать? – Георг изобразил хищную улыбку. – Хочешь?
– Хочу, докажи. Заставь поверить, что любишь меня одну. Докажи, что ради меня готов забыть весь мир.
Ее ресницы – трепетные, словно крыло стрекозы, застыли неподвижно.
– Мне и доказывать не надо, я и так давно позабыл кучу прежних знакомых. Всех, кто тебе хоть чем-то не нравился.
– Ну что ты, родной, – она игриво повела плечиком. – Отказаться от пары-тройки знакомых мало. А вот откажешься ли ты от родителей, от родной сестры, от своих самых близких друзей, от религии?
– От последнего не придется, – хмыкнул он. – Я и так не церковник.
Вероника освободилась из мягких объятий кресла и подошла к окну. Сосредоточенно посмотрела на зимнее вечернее небо.
Смешной он. «Не церковник»… Кто нынче таким похвастает?
– Ничего, найдем то, от чего придется. Например, перестать раскланиваться с прохожими на улице, кокетничать с фрейлинами (ах полно, я прекрасно осведомлена, как ты с ними воркуешь), болтать о погоде с торговцами на базаре… Возненавидь их всех! Ради меня одной. Готов на такое?
Георг не поверил ушам. Это говорит Вероника?! Всегда сверх этикета обходительная со всеми, душа любого общества, в какое ни попадет? Вероника, за которой отродясь не водилось привычки лукавить?
– Недурная шутка, давай попробуем. Я даже думаю…
– Нет, мой дорогой. Нисколько не шутка. Еще совсем немного, и мы поженимся. И я бы не хотела задаваться изо дня в день вопросом, с кем мне придется сегодня тебя делить. Я желаю иметь тебя всего, целиком. Уж я-то готова посвятить себя без остатка.
– Перестань… Ведь ты несерьезно?
– Отнюдь, это ты несерьезен. – Вероника встала вполоборота к вечернему небу, и в ее голубых глазах полыхнул далекий холод звезд.
Георг окончательно опешил. С одной стороны, столь много ли она просила? Не раскланиваться с прохожими – чепуха! Подумаешь, великое дело: прослывет Младший советник этаким нелюдимом-мизантропом. Нынче при дворе и так сплошь эксцентрики. Если сам его светлость Эдуард личность весьма одиозная, чего ожидать от доверенных слуг. А фрейлины, – радости полюбезничать лишний раз он в любом случае лишится очень скоро. Сего от молодоженов потребует любой кодекс. Друзья? Сестра? Родные? Да положи их всех на левую чашу, а правую оставь для Вероники – правая перевесит без рассуждений.
Девушка склонила головку набок, ожидая ответа. И Георг почувствовал, что сдается. Чем бы то ему ни грозило. Вероника желает проверки чувств? Он докажет, что его чувства правдивы.
– Но каким образом ты определишь, выполнил я условие или нет?
– Предоставь мне найти возможность проверки, все ли ты сделал так, как я хочу.
Она одарила его своим неповторимым, особенным взглядом, и он понял: отсчет уже пошел…
– «По-кошачьи» – штамп! – радостно заявил Стасик. – И вообще слишком много сюсюкаешь. Трепетные ресницы, крылья стрекозы, игриво плечиком… Невкусно, пересластил. И кстати, у тебя повтор: два раза про вечернее небо написал.
И самодовольно оскалился. Он всегда радуется, как ребенок, найдя спорный или бесспорный шанс покрасоваться перед старшим братом. Я фыркнул – тоже вполне похоже на ленивого, жирного кошака.
– Много ты понимаешь. Штамп! Тебя послушать – писать бросишь.
– Ты бы и бросил – не много беды. Хоть бы сеял разумное, доброе, вечное… – Стасик пристроил здоровенную кружку из-под чая возле монитора. Заметив огонек в моих глазах, примирительно добавил:-Да шучу я, хорош обижаться.
Я пересохранил «Веронику» на съемный диск – после того как год назад сгорел винчестер со всеми данными сразу, завел привычку перестраховываться, дублировать инфу – и выключил комп. Знаю, что шутит.
– Ну а в целом как впечатления? Стиль меня пока мало тревожит, я хотел, чтобы ты оценил идею.
– Честно? Мне не понравилось. Взбалмошная девчонка ставит мужику условие… Да от таких условий чокнуться можно. Чего она хотела-то? Явно же, избавиться от наскучившего жениха.
Братец уселся верхом на стул, а я нахмурился. Будто я знаю, чего она хочет. Знал бы – давно настрочил рассказ. Идея лежит с полгода. И неплохая идея, но – зачем?! И парень чересчур быстро согласился. Любит он ее, понимаешь ли, больше жизни… болван влюбленный. «Отсчет уже пошел»!
Да, в главном Стас прав. Реши моя придуманная Вероника особо изощренно расстроить близкое замужество, лучшего способа не найти. Сколь беззаветно бы жених ее ни любил. Любой мужик такую дамочку пошлет и двух минут не прождавши. На всякий случай, во избежание будущих недоразумений.
– Нет, ты всерьез надеешься, хоть один читатель тебе поверит? Ты бы сам поверил? Герои себя ведут не как живые люди, а как захотелось левой пятке автора в период авитаминоза. Ну не может нормальная женщина предложить такое!
– Как раз нормальная – может. Нормальная женщина, со своими тараканами и никому кроме нее самой ненужным жизненным опытом и парадоксальными желаниями. Ее собственными, понимаешь? – Вот так легко соглашаться с братом я не намерен. Больно надо! – Дорогой мой, живые люди как раз так себя и ведут. Противоречиво и далеко не всегда логично. Человек – вообще мешанина противоречий и алогизмов. Тебя ли мне учить.
Стасик усмехнулся.
– Ладно. Я допускаю, что где-то, когда-то, зачем-то кто-то может предложить своему жениху такую чушь. Предложит – а на следующее утро забудет. Развлечение такое, мимолетный каприз. Но книги ведь так не пишутся!
– Почему?!
– Почему… ну не знаю. Ты у нас писатель, тебе видней. Существуют законы жанра, литературные приемы. Внутренняя логика персонажа, сюжетообразование, причина и следствие. Ну или как у вас там называется?
Выпендривается. Наткнулся у меня в компе на папку с десятком статей из серии «как писать книги» и умничает. По поводу и без повода.
– Ага, то есть все-таки причисляешь меня к писателям? – ехидно парировал я.
Стас молниеносно перегруппировался.
– Не дождешься! Это я так, фигурально. Тем более, видишь… – он воодушевленно выставил палец, будто намереваясь пригвоздить меня к месту, как бабочку, – у тебя и того нет, что я перечислил. Повесил на стенку ружье, а оно из поролона.
Я посмотрел на часы, начало четвертого. Однако! Пора бы на боковую. Хорошо моему братцу: ни работы, ни заботы. И в родном Муходранске у мамочки под крылом, и в семинарии своей, и у меня в гостях. Даже сейчас: приключилась какая-то беда с общежитием, угадайте, к кому поселился наш богослов? Мне такой волшебной халявы никто никогда не даст. Я – старший. Ко мне претензий больше. Живу в столице, тружусь, семьей не обременен… уже месяц как. Господи, Вероника…
