{Нижняя – независимая личность. Она полностью свободна. И сильнее всего Верхний ценит то, что, обладая свободой делать что угодно, она выбрала встать перед ним на колени.
© автор неизвестен}
Меньше всего Мигель ожидал под конец дня угодить на студенческую вечеринку, хотя мог бы и предположить, что его драгоценная сестрица Бланка – не из тех, кто станет проводить субботний вечер за книгами. Теми самыми, которые он хотел тихо и по-быстрому у нее забрать и отправиться домой. Ну, может быть, задержаться на чашку чая. А вместо этого попал в самый разгар шумного сборища человек на десять, заседающего на кухне за столом, обильно уставленным выпивкой и куда менее обильно – закусками.
Едва Мигель вошел, из-за кухонной двери тут же высунулась пара любопытных носов, которым Бланка его охотно представила:
– Это мой старший брат, Мигель, – а потом требовательно сказала уже ему: – Зайди представься хотя бы!
– Я за книгами, – попытался отвертеться Мигель, который с такого рода сборищами завязал лет пять тому назад, едва сам перестал быть студентом.
– Ну им же всем любопытно! – Бланка уставилась на него жалобным взглядом и надула губы, прямо как в пять лет, когда просила такого взрослого и занятого брата поиграть с ней «совсем капельку». Мигель никогда не находил в себе сил ей отказать. – Я про тебя рассказывала, между прочим! Только хорошее, разумеется. Что мой старший брат – очень одаренный маг и гордость семьи Торресов.
– Это Эдуардо гордость семьи, – ворчливо отозвался Мигель. – А я – что-то вроде подлинника Поллока, чтобы на стенку повесить и хвастаться.
Эдуардо был старше него на три года и уже давно на равных с отцом вел семейные дела, которых Мигель с преогромным удовольствием избегал, занимаясь тем, что ему нравится: благо, семейные доходы позволяли не жить на одно жалование, а родители и впрямь гордились его талантами и только поощряли такую карьеру.
– Хорошо, Эдуардо – семейная гордость, ты – семейная реликвия, а я – семейная красота, – весело хихикнула Бланка. – Идем, я тебя со всеми познакомлю!
– Только не надейся, что я забуду про книги, – с нарочитой суровостью сказал Мигель, послушно следуя за ней на кухню. В том, что касалось дел и учебы, Бланка отличалась редкой безалаберностью, и книги, которые Мигель взял для нее в университетской библиотеке, пользуясь куда более широким, чем у студентов, доступом к библиотечным фондам, не могла отдать вторую неделю, утверждая, что слишком медленно читает по-чешски. Мигель ей это прощал, но библиотекари на него уже недовольно косились, так что он твердо намеревался все-таки вернуть книги в ближайшее время.
Компания у Бланки подобралась разношерстная и многонациональная: в Пражском магическом, одном из старейших университетов Европы, учились студенты со всего мира. Так что все болтали на английском, чему Мигель изрядно порадовался – за полгода он начал говорить по-чешски довольно бегло, но все же далеко не так свободно, как на английском после десятка лет в Лондоне.
К своим обязанностям почетного гостя он отнесся со всей серьезностью, и очень постарался запомнить имена всех присутствующих, начиная с американца Колина и его приятеля-индуса Рави, самой колоритной и шумной парочки среди собравшихся, и заканчивая совсем тихой Петрой, которая предпочитала почти все время молчать, слушать и время от времени рассматривать всех, включая Мигеля, внимательным взглядом. Даже если он останется здесь лишь на положенные вежливые пятнадцать-двадцать минут, стоило быть вежливым до конца и называть всех по имени.
Впрочем, Мигель задержался, почти сразу в полной мере оценив коварство своей драгоценной младшей сестрицы. Бегло обследовав стол, он пришел к выводу, что пить стоящее на нем красное, по всей вероятности, закупленное студентами для «присутствующих дам», с его точки зрения, можно только при желании глупо и бездарно отравиться. А потом обнаружил среди прочих бутылок местный чешский рислинг. Очень хороший рислинг. Которого Мигель, к тому же, раньше не пробовал. Он тут же подозрительно покосился на Бланку, которая состроила такую невинную физиономию, что никаких сомнений в ее причастности у Мигеля не осталось.
Расстаться с рислингом, не выпив хотя бы полбокала, Мигель не мог: это было бы преступлением против хорошего вина. Пить его второпях – было бы еще большим преступлением. И он был уверен, что Бланка нарочно выставила бутылку на стол, узнав, что Мигель собирается зайти. Смирившись со своей судьбой на этот вечер, он налил себе полный бокал и принялся пить неторопливо и с удовольствием. В конце концов, если Бланке так уж хочется похвастать старшим братом, такое вино – вполне достойная плата за то, чтобы он сегодня изображал подлинник Поллока у нее в квартире.
Разговоры на таких вечеринках перетекают от одного к другому порой весьма причудливо, так что Мигель вовсе не удивился, когда, начав обсуждать модные в этом сезоне иллюфильмы, все неизбежно вспомнили про «Пять цветов страсти» и принялись говорить вовсе не фильме, а об этой самой страсти. Точнее, об изысканных эротических играх между героями, которые и составляли основную суть истории. Мигеля это даже порадовало: фильм, по правде сказать, был беспредельно дурацким, а писательница, по ужасно популярному бестселлеру которой его сняли, о предмете имела, мягко говоря, смутное представление. Так что во время обсуждения иллюфильма Мигелю пришлось бы либо молчать, либо выглядеть старым занудой, который только брюзгливо критиковать популярные новинки и способен.
– А я бы чего-то такое попробовал, – с воодушевлением высказался Грегор, который явно и без этого успел перепробовать много чего, причем с целой ватагой девиц. – Ну, знаете, просто из любопытства… интересно же, как оно!
– Сверху или снизу? – тут же ехидно поинтересовалась драгоценная сестрица, которая, как обычно, за словом в карман не лезла.
– Из любопытства стоит попробовать оба варианта, по очереди, – не удержавшись, предложил Мигель.
– Да я еще не думал как-то… – растерялся Грегор.
«Двоих Торресов на него одного явно многовато», – подумал Мигель, даже с некоторым сочувствием, хотя этот парень, явно первый красавчик курса, который, разумеется, считал себя по этому поводу едва ли не идеальным и совершенно неотразимым самцом, ему подспудно не нравился.
Тут в разговор вдруг вступила тихая Петра:
– А я вообще не понимаю, как может быть интересно доминанту бегать вокруг своего партнера, столько усилий тратить, чтобы доставлять удовольствие другому. Люди же любят, чтобы им уделяли внимание, а не только самим все делать.
Все посмотрели на нее с интересом, и Мигель тоже, слегка наклонив голову набок и приподняв бровь. Он бегло оценил нарочито скромный вид и слегка зажатые движения, позу, в которой Петра словно старалась казаться меньше, чем она есть, не слишком выделяться среди других, почти полное отсутствие макияжа и пепельные волосы, которые обладательница, по всему, считала серыми, и тоже тщательно убирала, чтобы не выделялись. Одним словом, Петра явно имела представления о предмете обсуждения еще более теоретические, чем Грегор и популярная писательница бестселлеров. И при этом умудрилась высказаться любопытнее их обоих вместе взятых. Так, что Мигель немедленно задумался, что же он в этом находит. И, в конце концов, это в кои-то веки было о людях и их отношениях, а не о том, кто кого к чему привязал и какой формы девайсом шлепнул по мягкому месту. Намного интереснее, есть, о чем поговорить, наконец-то. «Очаровательно вдумчивое создание», – оценил Мигель. Ему хотелось ей ответить, причем всерьез, и он, разумеется, ответил:
