Остановка во мне как прямая наверх из конечного шага
бессмертия, что удалённо носит форму выделенной ловкости и
сердца в жизни. Остановлен ли шаг внутри – он будет теперь
доказательством присутствия в этой любви. Опять за часом
будничного, склочного молчания ты остановился и напряг мускулы
на тонком лице. Из него вышли четыре рассказа о ложном
восприятии мира и также ловко согнули по периметру всё своё
снисхождение ко мне. Ты направил свой взгляд и еле движимым
осознанием радости – предоставил мне тень, чтобы улыбаться. Над
твоей ли остановкой войны или внутри культуры самолюбования – я
буду всегда соприкасаться с чернотой внутреннего эгоизма. И тогда,
листая прошлогодние формы тоски по мысли – искать в тебе новые
очертания любви по одной и той же параллели счастья. Начиная
рассказывать о своём прошлом ты не торопишься вычленять главное, но
думаешь, что сегодня самый подходящий для этого день. Как
будто серьёзность ушла на перерыв и тонкими чертами твоего лица
ищет выдумку, как бы обойти сложности в объяснении своей вины.
Над историческим расположением социальной свободы
возвышался кран и он любовал миру только своё косноязычное
зрелище, а потом опускал железный капкан на дно суеверий жизни.
Там скопились мы и очень жаловались сегодня, что не хотим видеть
черноту из предрассудка жалости в себе. Но сердце как всегда
скользило по башенному крану с обожанием и требовало новой
пищи для цинизма. Так опуская раз за разом свой железный намёк
на тонкое чувство юмора – ты дошёл до самого кипения. А потом
остановился и стал необычайно прост, как деревенский парубок из
многочисленной формы доспехов мира. Как изысканный
соблазнитель в чутье французского образа коммивояжёра. За
которым последуют многочисленные стихии и небо в придатке
символизма власти только лишь скажет, что жизнь ещё не кончена.
Также и ты не закончил свой разговор и прощупал много новых тем, но
цинизм остановить не так то просто и выключить свет под
косноязычным темпом любви – ещё труднее. Этот железный кран
внутри скопил много суеверий и стал тебе воинствующим мемом на
пути самого страшного рассудка мира. А остановка в твоих глазах
требовала бы ещё большего отсутствия для гражданской совести
быть настоящим человеком.
Пока ты любовал свой милый сувенир на памяти разного стиля
общения – то вокруг скопилось много людей и один из них громко
провозгласил: «Когда же будет шоу? В каком часу собираться на
подданное представление ужаса и где ваш секрет, в котором вы
стали номер один на планете?» Но затем последовала тишина и
мелкие капли дождя обагрили сонное царство теней, над которым
мы и стояли. Жив до буквально старого и страшного света, где-то
между тысячным поколением ужасов на социальной платформе
вымышленной сказки о предосудительности гиблого мира. О том, как
можно его покорить, сделав только одну остановку на
вымышленной гордости быть славным и удачливым человеком.
Настолько удачливым, что только после неё все вокруг замирают и
дышат, как и культурные коды внутри благородной причины стать
живым. Ещё более живым, чем некогда отошло от суеверных
призраков во внутреннем измерении счастья на планете. И только
тогда этот башенный кран не сбивает свои тщетные цели на пути
облагораживания мысленных аксиом общества. Он дышит, как
будто его движение сливается с человеческой волей и ищет кого бы
поднять на небо и вытащить из страшной рутины себялюбия в
затаённой тенями мира пустоте.
Одна осталась плыть внутри -
Не рыба и не мысли по любви,
Исчадие под тонкой формой век,
Где ходишь неприкаянной игрой..
Ты поднял свой обрывок на любви,
Удачу слов на рыбьей стороне,
Но чешуя не ставит мыслью и одна
Ты продолжаешь плавать в глубине..
Нечётный ряд о буйвола в тебе -
Не красит ад, он вынул этот свет,
А рыба в том – текущая под век
Иллюзия быть формой по любви..
Ей нужен ты, но волей человек
Не страшен сам – он видит по уму,
Когда под чешуёй ты веришь там,
Как ложно останавливал игру..
Не плыть ли ей по водной колее,
Не быть ли правом в истине ума,
Она одна уходит к глубине
И там не рыба по любви – на мне..
Видит в ясном целый день
Зов полуденного слова,
Пишет истины нам в грудь,
Чтоб искусством их согнуть
И упасть под слов надмение
На того, кто жил уже
В этом теле привидением
За особенной игрой..
Отгадай откуда твой
Век в искусстве гордой стати,
Он на ряд стоит и ждёт,
Чтоб ты в ком ему хранил
Эту сущность в тени слов
Над застенчивой улыбкой,
Еле слышной и не зыбкой
От фортуны в сто шагов..
Им идут по склону мира
В грудь расти – основы лиц,
У людей, к которым мило
Ты смотрел на веке слов..
В целом ясный, в том – один,
Над гордыней счастья в пеплах
Ты проходишь, где и тень
В грудь твою откроет мир..
Заземлил путеводный расчёт
И сказал от какого лица
Ждёшь своей интересом писца -
Мимолётной истории в срок,
А под небылью ищет узор
Неприемлемый истины вид,
Что откроет свой формы гранит
По земле, от которой ушёл..
Пребывая над смелой толпой,
Расправляешь ей разом под сны
Растопившие стены искать -
Эту пустошь под образом мира..
А над маской идёт изнутри
Не отбеленный образ войны,
Он трагедия в личности нам
И обычная к сердцу иголка..
Ждёт проблемы и память внутри,
Чтоб достал ты ей сон и покой,
Изводил бы иллюзий надзор
По строению мысли в лице..
Потеряешь ей памяти срок,
А над обществом мило стоит -
Эта пустошь под робостью строк
И смотря изнутри – заземляет лицо..
В очередное время посмотри
Московским шумом глав
Ты ценишь этот век,
Что видишь первый раз
На умственном конце
Систем от смерти в нас
И в слово от других -
Ты выбираешь время,
Что видишь первый миг.
Хранишь ему обет,
А сердце в славе ждёт,
Что сном любовь твоя
Не тронет слову лёд,
Бежишь, а рока нет,
Он стал в московской тьме
Иллюзией под формой,
Знакомой только мне.
Опал внутри, как лист
И в точности им взят
Над модой: свет и мир,
Он видит в первый раз
Свой миг внутри тоски
В постигнутом раю,
В котором стал вести
Ты мысль московских благ.
Ответил в это время
И посмотрел не так
Фактурный образ сил,
Он стал тебя вести
По духу в каждой тьме,
Чтоб видеть снова рок
Знакомой формы в нас,
Над временем у срока.
Над небом посмотри,
Там смелый спит фонарь,
Он выбирает шум
В тоске от этих ран,
В московской суете
Изнеженной, как трость,
Под дождиком ума,
Высиживая пропасть.
Чтоб люди не знали какою порой
Ты вышел от счастья по этой заре,
Чтоб тени от общества в целом одни
Не стали твоей унесённой игрой,
Но новому смыслу – сложно вели
Тягучие ветви по рыхлой земле
И чёрной основой сегодня могли
Отнять состояние смерти для нас.
Не знать от какой ты ушёл – до любви
Истории моды и жить под игрой,
Внутри у которой ты тоже – не свой,
А зная сердца – не умеешь сражаться.
Как истина смотришь, не зная меня,
