ОТ АВТОРОВ
Эта книга – воспоминания родственников, друзей, коллег и сослуживцев о Саврове Льве Александровиче, человеке удивительной судьбы, прожившем яркую, интересную и насыщенную увлекательными событиями жизнь. Он был ведущим специалистом в Государственном астрономическом институте им. Штернберга в Отделе гравитационных измерений. Более десяти лет он преподавал физику и математику в трех африканских государствах, побывал с научными экспедициями в Европе, Мексике, Бразилии, был награжден орденом за заслуги перед Центральноафриканской Республикой и титулом шевалье. Кроме научных исследований занимался писательской и переводческой деятельностью.
К сожалению, он ушел от нас в июле 2019-го года, успев написа́ть последние мемуары, но не успев их опубликовать. И мы – друзья и родственники – решили это сделать за него, дополнив его воспоминания своими рассказами, впечатлениями и интересными эпизодами из его жизни.
Он ушел – но осталась Память, и мы сделали всё, чтобы эта Память сохранилась в сердцах всех тех, кто его знал. Ибо человек жив, пока его помнят.
ИЗ ПИСЬМА К СЫНУ
«Сослагательного наклонения в жизни не существует, и “если бы да кабы” – это удел слабых и рефлексирующих. Я тоже, может, хотел бы в свое время поменять приоритеты, но вовремя понял, что стремление к известности и желание показать всем, какой ты крутой – чушь собачья. Просто надо оставаться самим собой, и, при всей вроде бы обыденности текущей жизни, постараться создавать для себя результаты того, что просит творческая часть души человека, если эта часть, да и сама душа, конечно, у него присутствуют».
САВРОВ ЛЕВ АЛЕКСАНДРОВИЧ
Вроде как жизнеописание (фрагменты и ассоциации)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мои родственники постоянно просили меня сотворить мемуар, поскольку, видите ли, у меня получаются вполне приличные художественные опусы. Ну да, в какой-то момент жизни меня охватил писательский зуд и, признаться, с удивлением узнал, что народу понравилось. Затем энтузиазм поутих, так как выяснилось, что совсем не могу творить, как говорится, в стол. Должен увидеть книгу изданной, а уж потом начинать другую. И, в общем-то, задуманное получилось: всё что написал к этому моменту, издано. А тут я к тому же осознал, что мне осталось не так уж много времени на этом свете и, по существу, я уже самый старый в нашем многочисленном семействе и ещё кое-что помню о наших предках, жизнь которых была интересной, разнообразной и во многом трагичной.
Так что, получите, если успею, и распишитесь в получении.
ГЛАВА 1
САМ С УСАМ (ДЕТСТВО НА МАЛОЙ РОДИНЕ)
Я родился 31 октября 1937 года в разгар сталинских репрессий. Впрочем, для нашей семьи это уже было неважно, поскольку моего деда убили в концлагере за четыре года до этого, а его старшему брату, подорвавшему здоровье из-за гражданской войны, плена и тюрем, оставалось жизни в архангельской ссылке всего два года.
Как известно, отсидевшим в тюрьмах и отбывших ссылку, в тридцатые годы в Москву и Питер въезд на жительство был закрыт, вот почему они кучковались в соседних областях Центральной России и, в частности в Ярославской. Ну а у наших предков был к тому же свой стимул оказаться в замечательном городе Рыбинске, о чём я расскажу в главе им посвящённой.
Почему Рыбинск замечательный, спросит читатель. По нескольким причинам. Во-первых, потому что Москве перед грядущей Второй мировой войной нужна была близкая, надёжная и дешёвая электроэнергия. Во-вторых, после возведения длиннющей плотины высотой тридцать метров и образования огромного Рыбинского моря, город стал намного красивее смотреться в окружении нового пейзажа: правый (по течению) берег приобрёл в дополнение к старому купеческому центру со зданием товарной биржи, величественным собором с колокольней и высоченной из красного кирпича пожарной каланчой на заднем плане (всё это на крутом берегу) новые в техно стиле только что отстроенные корпуса авиамоторного завода с огромным помпезным Дворцом Культуры. В-третьих, после пропуска основного русла Волги через шлюз двадцатиметровой высоты, а её притока Шексны через сброс под зданием ГЭС, у жителей города началась совсем другая жизнь на великой реке (ведь моста-то через Волгу тогда не было). В-четвёртых, потому что в Рыбинске на свет появился я.
Скромненько, не так ли? Конечно, каждый человек уникален, хотя его появление на свет определяется набором достаточно случайных величин. А дальше вступают в действие совсем другие механизмы. На закате своей жизни мама спросила меня: «Почему ты у нас такой умный?» Я ответил: «Потому что ты красивая, любишь жизнь и людей. А я не гений – и это замечательно». «Нет, – сказала мама, – я не была красивой, но всегда была чертовски мила».
Главное, по-моему, в моей «сам с усамости» – два основных качества: если я ставил перед собой большую цель в решающий поворотный момент жизни, я всегда её добивался; и всегда шёл против толпы, потому что ненавижу её в любых проявлениях. Наличие этих качеств я выяснил в глубоком детстве с тех пор, как стал ощущать себя личностью.
А ощущать начал через неделю после рождения, когда меня из роддома перевезли на пароходике в Заволжье на посад, где в частных домах с садами и огородами жила почти половина населения города. Мы обретались по адресу Ленинградская улица, дом 4 (на этой тихой грунтовой улице, поросшей гусиной травкой, стояло всего четырнадцать домов по семь с каждой стороны), снимая кухню с громадной русской печью в пятистенном рубленом домике, владелицей которого была старая интеллигентная одинокая учительница.
В кухне, подвешенная под потолок, меня ожидало произведение искусства – сделанная на заказ шикарная люлька, украшенная голубыми бантами, устланная белыми простынями с кружевами и с новеньким ночным горшком под ней с намёком на будущее. В этой люльке я не пролежал и часа. Как только меня в неё укладывали, я начинал дико орать без остановки. Выяснилось, что совершенно спокоен и весел и сплю, как убитый, на большом кухонном столе, который и стал моим жилищем на первый год жизни. Рассказана история была мне много лет спустя Соней Рождественской, подружкой мамы и кузиной моего друга детства и всей жизни Кирилла Градусова, и тётей Аллой (мама Андрея Саврова), которая жила тогда с нами. Вот три девчонки (маме 19, Алле и Соне 15) и нянчились с этим «сам с усам». Всю жизнь я пытал маму, почему она назвала меня Лев, но она так и не призналась.
К двухлетнему возрасту я успел походить в детский сад. Бабушка Лида, будучи к тому времени главным бухгалтером городского треста бань и парикмахерских, подрабатывала ещё и в детском саду счетоводом: сталинские зарплаты были нищенскими. Её работа счетоводом спасла нас в голодные годы войны, потому что ей полагался обед, а она вместо него эквивалентом приносила домой пайком сливочное масло и сахар; овощи нам обеспечивал огород. Вот в этот детский сад в километре от дома меня и определили. Деталей не помню.