Очень долго вокруг была только чернота, и у черноты не было ни формы, ни очертаний. Но потом мягкая туманная серость начала проступать по краям черного, и вскоре возникли образы, которые сменялись очень быстро, как на страницах детской книжки с движущимися картинками. Сначала он не мог уловить их или отличить один от другого, но постепенно движение замедлилось, и он начал различать лица, части тел – руку, большой палец, затылок. Волосы. Образы начали пульсировать, сдуваться и набухать, как бьющееся сердце, лица смешивались, сливались и снова разделялись, один или пару раз они лукаво улыбнулись ему, а еще тихо смеялись сквозь выбитые зубы. Он пытался отвернуться или поднять руку, чтобы прикрыть глаза, но словно окоченел, его кисть была холодной и тяжелой, как кусок мяса, который только что достали из морозилки. Он не знал, как ею пошевелить.
Лица распались на фрагменты и начали неконтролируемо крутиться, и он смотрел на этот вихрь сверху вниз.
Вспышка света. Внутри вспышки – миллион сверкающих острых иголок. Еще одна вспышка. Иголки растворились.
Саймон Серрэйлер открыл глаза.
Удивительно, насколько быстро мир приобрел свои привычные очертания.
– Какой сейчас день?
– Четверг. Сейчас двадцать минут шестого. – Сестра повернулась к нему, отвлекшись от капельницы, которую поправляла.
– Когда я очнулся?
– Вчера утром.
– В среду.
– А вы молодец. Как вы себя чувствуете?
– Сложно сказать.
– Боли есть?
Он задумался. Он повернул голову и увидел бледный четырехугольник неба. Крышу здания с карнизом по краям. Кажется, ничего не болело, но в левой руке и шее чувствовалась какая-то странная тяжесть. Остальные части его тела существовали как будто отдельно. Но это была не боль. Он помнил боль.
– Вроде бы все в порядке.
– Это хорошо. Вы молодец, – снова сказала она, как будто ей нужно было убедить его в этом.
– Да? Я в этом не уверен.
– Вы знаете, где вы?
– Не уверен. Может, в больнице?
– В точку. Вы в отделении интенсивной терапии Чаринг-Кросс, а я медсестра. Боннингтон. Меган.
– Ближайшая больница не Чаринг-Кросс… это… я не помню.
– Вы в Западном Лондоне.
Он позволил ее словам медленно осесть в сознании, и их смысл стал для него отчетливей. Он знал, где это – Западный Лондон, он однажды работал констеблем где-то в Западном Лондоне.
– Вы помните что-нибудь из того, что случилось?
Возникла вспышка. Части тела. Рука. Большой палец. Мертвый рот, сломанные зубы. Она погасла.
– Нет, кажется, нет.
– Не важно. Это совершенно нормально. Не надо истязать свой мозг, пытаясь что-то вспомнить.
– Не уверен, что у меня есть мозг.
Она улыбнулась.
– Мне кажется, что есть. Давайте я поправлю подушки, устроим вас чуть-чуть поудобнее. Вы можете сесть?
Он понятия не имел, как ему может удаться что-то такое сделать, но она, кажется, приподняла его, слегка наклонила вперед на одной руке, взбила подушки, разгладила простыню и вернула на место без особых усилий. Он заметил, что весь был в трубках и проводах, прикрепленных к нему и ведущих к машинам, мониторам и капельницам, и что его левая рука лежала на своего рода подъемнике. Он посмотрел на нее. Бинты, длинный рукав из бинтов, доходящий до локтя и выше.
– Болит?
– Нет. Она как будто бы… никакая.
– Онемевшая?
– Не совсем. Просто… Не могу объяснить.
– Не стоит волноваться. Консультирующий врач придет посмотреть вас сегодня вечером.
– Кто он?
– Мистер Флинт. А Доктор Ло – старший ординатор. Он присматривал за вами последние пару дней. Но мы все одна команда.
– При мне целая команда?
– О, да, именно так, Саймон. Ничего, если я буду называть вас Саймон? Мы всегда спрашиваем, знаете, но вы были не в том состоянии, чтобы ответить. Как вы предпочитаете? Мистер Серрэйлер? Суперинтендант? Старший суперинтендант?
– О Господи, нет. Саймон – в самый раз.
Дверь слегка приоткрылась.
– К вам посетитель, так что я вас оставлю. Вот тут кнопка вызова, у вашей правой руки. Нажмите, если что-нибудь понадобится.
– Ну привет. – Кэт нагнулась и поцеловала его в щеку. – Ты снова проснулся.
– А сколько я спал?
– Большую часть последних трех недель.
– Недель? И давно это прекратилось?
– Вчера. Ты помнишь, что я была здесь?
Он попытался разобраться в спутанной куче картинок у себя в голове.
– Я не… Нет.
Он мельком увидел встревоженный взгляд своей сестры, который она быстро спрятала.
– Мне сказали, что скоро придет консультирующий врач. Ты знаешь, что у меня есть собственная «команда»? Ты в ней?
Она улыбнулась.
– Ты принесла мне винограда?
– Нет. Но тебе же на самом деле не виноград нужен, да?
– Мне нужно узнать, что случилось и почему я здесь. Поговори со мной.
– Слушай, Сай, ты должен узнать все, но я не тот человек, который сможет рассказать тебе всю историю целиком, потому что меня там не было. Завтра снова приезжает Кирон, и, если ты думаешь, что готов выслушать, он расскажет тебе.
– Шеф был здесь?
– Конечно, был. Он привез меня в тот день, когда это случилось, и с тех пор приезжал сюда несколько раз – как только находил время, – и я коротко вводила его в курс дела каждый день.
– Серьезно? Почему ты?
– Потому что я была здесь практически каждый день и разговаривала с медиками, так что могла переводить для него медицинский жаргон.
– Нет, я имею в виду… Я не понимаю, как вы вообще с ним познакомились.
– Он стал опорой, Сай… Когда больше некому было меня здесь поддержать.
– О.
– Не надо «о».
Он попытался прочесть выражение на ее лице, но не мог на нем сконцентрироваться, потому что о себе дала знать боль в левой руке, которая становилась сильнее с каждой секундой. Она мощными волнами катилась по его плечу, отдаваясь в груди, а потом разливалась вниз и вверх по всему телу, как будто резала ножом и рвала клещами.
– Сай?
– Господи! – Он посмотрел на все эти бинты и на подъемник, который держал его руку. Если бы они горели, он бы не удивился. Ощущение было именно такое.
Кэт вскочила на ноги.
– Все нормально. Сейчас я разберусь… подожди.
Она не возвращалась час. Ночь. Весь остаток его жизни. Его по рукам и ногам сковала боль, и думать он мог только о боли. Он слышал собственный крик – настолько громкий, что он боялся, как бы они не пришли наказать его. Лица. Чернота теперь не была просто темнотой, по краям больше не было мягкого света, она стала алой в центре, и этот центр все расширялся и расширялся.
– Господи…
– Все хорошо. Кто-то идет. – Кэт крепко держала его правую руку. Она гладила его по лицу и вытирала слезы, но он не чувствовал стыда или смущения, за болью он не чувствовал ничего.
