И простёр Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего.
Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам!
Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока
и не делай над ним ничего…
(Бытие 22: 10-12)
*
В высокие просветы станционных окон заполз заблудившийся в декабре солнечный луч. Одуряющий запах вчерашней сдобы из буфета ударил в ноздри. Полдень. Значит, скоро на поезд.
– Погранец? – бархатным голосом, тихо, почти под нос себе, осведомился незнакомец и кивком головы указал на скан-код.
Кононов медленно, будто вспоминая, кто он и где, скосил глаз на грудь, где на форму был нанесён едва заметный глазу воинский опознавательный знак. И только потом, окончательно очнувшись от нахлынувшей дрёмы, ответил утвердительно.
– Какого года призыв, пятидесятого? – попробовал угадать нежданный собеседник.
– Сорок шестого, – буркнул Кононов, шаря в памяти.
Кажется, за столик к себе он никого не приглашал.
– После срочной, что, остался?
– Остался.
– И что выслужил? – допытывался настырный незнакомец. – Всего лишь младшего лейтенанта. Ну да.
Кононов встряхнулся и посмотрел на любопытного субъекта со сдерживаемым вызовом. Нужно использовать дыхательный протокол. Пока вдыхаешь – считать от одного до пяти, и пока выдыхаешь столько же. Вот бы ещё эти психологи присоветовали, как не проговаривать все эти пять цифр за одну секунду!
– Отвал башки выслужил, – сообщил он, стараясь контролировать дыхание. – А тебе-то что?
– Да не кипятись, брат, – миролюбиво поднял руки незнакомец. – Я ж тоже долг родине отдавал.
– Где служил? – поинтересовался Кононов, пытаясь взглядом отыскать скан-код.
– Не ищи, – усмехнулся собеседник. – У меня обмундирование старого образца.
И верно, сообразил Кононов. Дореформенный образец, потёртый весь, но до сих пор не снимает. Досталось его поколению, когда эти на нас попёрли.
Кононов быстрым движением века прищурил глаз, и режим смартвзора отключился, свернувшись в прозрачную пиктограмму на периферии зрения. Кононов оглядел зал. В столовой больше никого не было, только картинки меню, вспыхивая, сменяли друг друга на автовыдаче. Кофе давно остыл, недоеденная творожная калитка с укоризной смотрела с тарелки. Он снова осмотрел подсевшего мужика. Тот прихлебнул из кружки, по бортам которой свисало сразу с десяток чайных пакетиков, и протянул руку:
– Ну чё, будем знакомы? Василий.
– Младший лейтенант Кононов… Алексей.
Ладонь Василия пахла табаком и долгой дорогой, была сухой и тёплой. Кононов пожал её и опрокинул в себя содержимое чашки.
– Ладно, мне пора на рейс.
– До Гимол, что ли?
– Дальше.
– Надо же! И мне дальше. Эка тебя занесло. По какому делу?
Кононов взвесил за и против и решил, что хоть мужик и назойливый, но нет ничего страшного, если рассказать ему.
– Сослуживец погиб. Везу вдове кое-что из его вещей. Он просил.
– Вона как. Ясно. А с тобой самим-то, что не так?
Кононов пожал плечами.
– Ловушку зацепил. Нашу же. Под парализующий импульс попал, пару суток пролежал обездвиженный. На ноги подняли, но не все функции ещё восстановились. В общем, типа в отпуске пока.
– Тоже досталось, значит. Что там сейчас на рубеже творится-то? Как и раньше лезут?
– Как раньше уже не лезут, – сказал Кононов. – Попроще стало.
Коллоидная плёнка, интегрированная в ткань барабанной перепонки, не слышимо для посторонних завибрировала, и голос «Алисы» напомнил, что до посадки на рейс осталось пять минут.
– Раз мы попутчики, то пора на перрон, – предложил Кононов.
Василий с сожалением оглядел свой напиток. Оставлять его он явно не хотел, но тот был слишком крепким, чтобы выпить его залпом. Он сделал несколько мелких частых глотков, отставил чёрную жижу в сторону и нацепил на плечо видавший виды походный рюкзачок.
Перрон был открытый; снег продолжал идти вторые сутки, намело почти по колено. Сдвоенный автоваг пригородного низкоскоростного маглева с шипением нёсся по старой колее, разбрасывая в стороны снег из-под магнитной подвески. После полной остановки ведомый модуль клацнул, отцепился от ведущего и ушёл на запасной путь. Пассажиров до конечной почти не было, поэтому автопилот решил избавиться от балласта и не гонять сдвоенную сцепку туда-сюда.
Кононов и Василий нырнули в дверь и упали на кресла. После того как на станции сошла, медленно покачиваясь, тучная женщина в меховой шубе, опустевший автоваг остался в их полном распоряжении.
– А я на рыбалку решил выбраться, – сообщил Василий, удобно устроившись. – Подлёдный лов – слышал такое? Не увлекаешься?
– Равнодушен. В детстве рыбалил, да. А потом как-то завертелось… не до того стало.
– Да ну, ты чё. Рыбалку нельзя упускать. Дар рыбной ловли нам от предков остался. Кто рыбак – тот завсегда в любых условиях выживет. А кто на магазины надеется, тот, случись чего, первым коньки отбросит. Батя покойный говорил…
Кононов слушал Василия вполуха. А то и в четверть уха. В голове хороводили заготовки речи, которую ему придётся держать на пороге перед совершенно незнакомой зарёванной женщиной по имени Варвара. Мучительно подбирая нужные слова и подходящий тон, Кононов следил, как быстро мелькают в окне белые пушистые лапы сосен. Наконец его окончательно сморило, и он погрузился в ту особую дорожную дрёму, когда всякий раз, как голова склоняется на грудь или плечо, тело вздёргивается, как от удара тока, и пытается очнуться. Но попытка эта длится недолго, несколько секунд, и цикл бесконечно повторяется и повторяется, пока наконец на очередной остановке веки окончательно не сомкнутся.
Снилось много рваной мозаичной чепухи. Почти всё сразу выветрилось. Лишь один сон Кононов почему-то крепко запомнил. Будто он посреди пустоши, один, под низким небом. По колено в жирном чернозёме. Вороны гаркают, кружа сверху. А он стоит с лопатой и всё не решается сделать то, что должен. Наконец резко вгоняет штык в землю и отбрасывает вязкие комки в сторону, пробираясь к чему-то, что спрятано в плодородной почве. Вот показалась скользкая плёнка, покрытая сетью красных пульсирующих ниточек. Он отбрасывает лопату, чтобы не повредить находку, разгребает землю руками, горстями убирает из лунки дождевых червей, потом тянет за какие-то гибкие скользкие трубки, и найденный трепещущий кожух с хлюпающим звуком выскальзывает на поверхность. Плёнка лопается, и из неё тянется розовая крохотная ручка. Раздаётся пронзительный младенческий плач… Кононов поднимает младенца на ладонях, щурится и видит, что всё поле до горизонта усеяно разрытыми лунками, в которых что-то копошится в бурой жиже…
– Браток! Браток! Лёха! Конечная, приплыли.
Василий тормошил его за плечо, будильник в ухе голосил, что пора пробудиться, но сознание всё не желало возвращаться. Кононов приказал назойливому голосу в ухе заткнуться, прижав кончик языка к нужной точке на нёбе. Голос утих. Автоваг не трогался с места, и Кононов понял, что транспорт ждёт, пока медлительные пассажиры не окажутся снаружи. Кононов закинул сумку с вещами на плечо и вышел в терпеливо раскрытые створки дверей. Они захлопнулись со звуком, похожим на облегчение, и автоваг бодро укатил в бокс, подзарядиться и пройти диагностику.
